Люден? Странник?
Я хочу, чтобы вы отчетливо представили себе ситуацию: до ближайшего населенного пункта два парсека, вокруг безнадежная пустота, на борту двое живых и один полумертвый - три человека, заметьте, ровно три, это я говорю вам как командир. И тут открывается дверь, и в кают-компанию
входит четвертый. Мы сначала даже не удивились. Валькенштейн этак неприветливо спросил: "Что вам здесь надо?" И вдруг до нас сразу дошло, и мы вскочили и уставились на него. А он уставился на нас. Совершенно обыкновенный человек, должен вам сказать. Роста среднего, худощавый,
лицом приятен, без этой, знаете, волосатости, как у нашего Диксона, например. Только глаза особенные, веселые и добрые, как у детского врача. И еще - он был одет как звездолетчик в рейсе, однако куртка была застегнута справа налево. Так женщины застегиваются да еще, по слухам,
дьявол. Это меня почему-то удивило больше всего. А пока мы разглядывали друг друга, я мигнул, гляжу - куртка у него уже застегнута правильно. Я так и сел. [показать]
И Горбовский начал рассказывать.
- Мы шли на "Тариэле" к ЕН 6 - рейс легкий и не интересный - везли
Перси Диксона и семьдесят тонн вкусной еды для тамошних астрономов, и
тут у нас взорвался обогатитель. Кто его знает, почему он взорвался,
такие вещи иногда случаются даже теперь. Мы повисли в пространстве в
двух парсеках от ближайшей базы и потихоньку стали готовиться к переходу
в иной мир, потому что без обогатителя плазмы ни о чем другом не может
быть и речи. В нашем положении, как и во всяком другом, было два выхода:
открыть люки сейчас же или сначала съесть семьдесят тонн астрономических
продуктов и потом все-таки открыть люки. Мы с Валькенштейном собрались в
кают-компании около Перси Диксона и стали выбирать. Перси Диксону было
легче всех - у него оказалась разбита голова, и он еще ничего не знал.
Очень скоро мы с Валькенштейном пришли к выводу, что торопиться некуда.
Это была самая грандиозная задача, какую мы когда-либо ставили перед
собой: вдвоем уничтожить семьдесят тонн продовольствия. На Диксона
надежды не было. Тридцать лет во всяком случае можно было протянуть, а
потом можно было и открыть люки. Системы водной и кислородной
регенерации у нас были в полном порядке, двигались мы со скоростью
двести пятьдесят тысяч километров в секунду, и нам еще, может быть,
предстояло увидеть всякие неизвестные миры, помимо Иного.
Я хочу, чтобы вы отчетливо представили себе ситуацию: до ближайшего
населенного пункта два парсека, вокруг безнадежная пустота, на борту
двое живых и один полумертвый - три человека, заметьте, ровно три, это я
говорю вам как командир. И тут открывается дверь, и в кают-компанию
входит четвертый. Мы сначала даже не удивились. Валькенштейн этак
неприветливо спросил: "Что вам здесь надо?" И вдруг до нас сразу дошло,
и мы вскочили и уставились на него. А он уставился на нас. Совершенно
обыкновенный человек, должен вам сказать. Роста среднего, худощавый,
лицом приятен, без этой, знаете, волосатости, как у нашего Диксона,
например. Только глаза особенные, веселые и добрые, как у детского
врача. И еще - он был одет как звездолетчик в рейсе, однако куртка была
застегнута справа налево. Так женщины застегиваются да еще, по слухам,
дьявол. Это меня почему-то удивило больше всего. А пока мы разглядывали
друг друга, я мигнул, гляжу - куртка у него уже застегнута правильно. Я
так и сел.
"Здравствуйте, - говорит незнакомец. - Меня зовут Петр Петрович.
Как вас зовут, я уже знаю, поэтому времени терять не будем, посмотрим,
что с доктором Перси Диксоном". Он довольно бесцеремонно отпихнул
Валькенштейна и сел возле Диксона. "Простите, - говорю я, - вы врач?" -
"Да, - говорит он. - Немножко". И принимается сдирать с головы Диксона
повязку. Так, знаете, шутя и играя, как ребенок сдирает обертку с
конфетки. У меня даже мороз по коже пошел. Смотрю на Валькенштейна -
Марк стоит бледный и только разевает и закрывает рот. Между тем Петр
Петрович снял повязку и обнажил рану. Рана, надо сказать, была ужасная,
но Петр Петрович не растерялся. Он растопырил пальцы и стал массировать
Диксону череп. И можете себе представить, рана закрылась! Прямо у нас на
глазах. Ни следа не осталось. Диксон перевернулся на правый бок и
захрапел как ни в чем не бывало.
"Ну вот, - говорит Петр Петрович. - Теперь пусть выспится. А мы с
вами тем временем пойдем и посмотрим, что у вас делается в машинном
отсеке". И повел нас в машинный отсек. Мы пошли за ним, как овечки, но,
в отличие от овечек, мы даже не блеяли. Просто, вы представляете себе, у
нас не было слов. Не приготовили мы слов для такой встречи. Петр
Петрович открывает люк в реактор и лезет прямо в обогатительную камеру.
Валькенштейн так и ахнул, а я закричал: "Осторожно! Радиация!
Смертельная радиация!" Он посмотрел на нас задумчиво, затем сказал: "Ах
да, верно. Идите, - говорит, - Леонид Андреевич и Марк Ефремович, прямо
в рубку, я сейчас вернусь". И закрыл за собой люк. Пошли мы с Марком в
рубку и стали там друг друга щипать. Молча щипали, зверски, с
ожесточением. Однако не проснулись ни я, ни он. А минуты через две
включаются все индикаторы, и пульт обогатителя показывает готовность
номер один. Тогда Марк бросил щипаться и говорит слабым голосом: "Леонид
Андреевич, вы помните, как надо крестить нечистую силу?" Едва он это
сказал, вошел Петр Петрович. "Ах, - говорит он, - ну и звездолет у вас,
Леонид Андреевич! Ну и гроб! Преклоняюсь перед вашей смелостью,
товарищи". Затем он предложил нам сесть и задавать вопросы.
Я стал усиленно думать, какой бы вопрос задать поумнее, а Марк,
человек сугубо практический, спросил: "Где мы сейчас находимся?" Петр
Петрович грустно улыбнулся, и в ту же секунду стены рубки сделались
прозрачными. "Вот, - говорит Петр Петрович и показывает пальчиком. - Вон
там наша Земля. Четыре с половиной парсека. А там - ЕН 6, как это у вас
называется. Измените курс на шесть десятых секунды и идите прямо на
деритринитацию. А может быть, вас прямо, - говорит, - подбросить к ЕН
6?" Самолюбивый Марк ответил: "Спасибо, не трудитесь, теперь мы и
сами..." Он прямо взял быка за рога и принялся ориентировать корабль. Я
тем временем все думал над вопросом, и все время мне в голову лезли
какие-то "погоды в надзвездных сферах". Петр Петрович засмеялся и
сказал: "Ну ладно, вы сейчас слишком взволнованы, чтобы задавать
вопросы. А мне уже пора. Меня в этих самых надзвездных сферах ждут.
Лучше я вам сам все вкратце объясню. Я, - говорит, - ваш отдаленный
потомок. Мы, потомки, очень иногда любим навестить вас, предков.
Поглядеть, как идут дела, и показать вам, какими вы будете. Предков
всегда интересует, какими они будут, а потомков - как они стали такими.
Правда, я вам прямо скажу - такие экскурсии у нас не поощряются. С вами,
предками, нужен глаз да глаз. Можно такого натворить, что вся история
встанет вверх ногами. А удержаться от вмешательства в ваши дела иногда
очень трудно. Так вмешаться, как я, например, сейчас вмешался, - это еще
можно. Или вот один мой друг. Попал в битву под Курском и принялся там
отражать танковую атаку. Сам погиб и дров наломал - придумать страшно.
Правда, атаку он не один отражал, так что все прошло незаметно. А вот
другой мой товарищ - тот все порывался истребить войско Чингиза. Еле
удержали. Вот, собственно, и все. А теперь я пойду, обо мне наверняка
уже беспокоятся".
И тут я завопил: "Постойте, один вопрос! Значит, вы теперь уже все
можете?" Он с этакой снисходительной ласкою поглядел на меня и говорит:
"Что вы, Леонид Андреевич! Кое-что мы, конечно, можем, но в общем-то
работы еще на миллионы веков хватит. Вот, - говорит, - давеча
тушили-тушили одну паршивенькую галактику, да так и отступились.
Слабоваты пока. А вы, - говорит, - товарищи, на правильном пути. Вы нам
нравитесь. Мы, - говорит, - в вас верим. Вы только помните: если вы
будете такими, какими собираетесь быть, то и мы станем такими, какие мы
есть. И какими вы, следовательно, будете". Махнул он рукой и ушел прямо
сквозь стену. Вот какая история.
Горбовский приподнялся на локтях и оглядел слушателей. Кондратьев
спал, пригревшись на солнышке. Женя лежал на спине, задумчиво глядя в
голубое небо.