Раскол Украины

Разрушение городов и умышленная, осознанная война против гражданского населения потрясли мир в 1914 году. Передовицы в английских газетах называли это «походом Чингисхана» и «изменой цивилизации».

 

Поскольку большинство домов были каменными, пожар разгорался плохо.
Германский офицер, посасывая сигару, наблюдал за происходящим.
Он кипел яростью против бельгийцев и все повторял Гибсону:
«Мы все сотрем в порошок, не оставим камня на камне! Мы научим их уважать Германию. В течение поколений люди будут приходить сюда, чтобы увидеть, что мы сделали!»

 

Двадцать восьмого августа Хью Гибсон, первый секретарь американской миссии, в сопровождении шведского и мексиканского коллег отправился в Лувэн, чтобы убедиться во всем самому.

Дома с почерневшими стенами и дымящимися балками все еще горели. Тротуары были горячими, повсюду летала сажа. Кругом были тела мертвых людей и лошадей.

Сообщения в иностранной прессе появились двадцать девятого августа, а уже тридцатого уничтожение города Лувэн было остановлено.
В тот же самый день в официальном коммюнике германское Министерство иностранных дел заявляло, что «вся ответственность за эти события ложится на бельгийское правительство», не забыв упомянуть обычные обвинения в том, что «женщины и девушки принимали участие в стрельбе и ослепляли наших раненых, выкалывая им глаза».



Через десять дней после Лувэна, кайзер направил президенту Вильсону телеграмму, в которой сообщал, что «его сердце обливается кровью» по поводу страданий Бельгии, вызванных «в результате преступных и варварских действий бельгийцев».

Их сопротивление, как он пояснял, было «открыто инспирировано» и «тщательно организовано» бельгийским правительством, что вынудило его генералов предпринимать строжайшие меры против «кровожадного населения».

 

Матиас Эрцбергер, возглавивший вскоре немецкую пропаганду, когда она стала несчастливой необходимостью для Германии, обнаружил, что Бельгия «подняла почти весь мир против Германии». Его контрпронагандистские усилия доказать, что поведение ее было оправдано военной необходимостью и самообороной, были, как пришлось ему признать с вынужденным сожалением, «неудовлетворительными».

Немецкой пропаганде не помог и манифест, опубликованный девяносто тремя германскими профессорами и интеллектуалами, адресованный «цивилизованному миру».
Прославляя вклад германской культуры в цивилизацию, они заявляли:
«Неправда, что мы преступно нарушили нейтралитет Бельгии... Неправда, что наши войска с жестокостью разрушили Лувэн».
Несмотря на громкие имена, стоявшие под манифестом, — Харнака, Зудермана, Хампердинка, Рентгена, Гауптмана — мертвая зола Лувэна взывала громче

 

Первый день оккупации прошел тихо. Магазины бойко торговали.
Германские солдаты вели себя примерно и добропорядочно, покупали открытки и сувениры, за покупки платили и стояли в очереди вместе с жителями к местным парикмахерам.
Второй день был напряженнее.
В ногу был ранен германский солдат якобы снайпером.
Бургомистр немедленно повторил свое обращение к жителям сдать оружи, но он и еще два чиновника были арестованы как заложники.

 

Генерал фон Лютвиц, новый губернатор Брюсселя, на другой день сделал следующее.
Когда американский и испанский посланники посетили его по своим делам, он сказал:
«В Лувэне произошла неприятная вещь. Сын местного бургомистра застрелил нашего генерала. Жители стреляли по войскам».
Он помолчал, взглянул на своих посетителей и закончил:
«Теперь, конечно, нам придется разрушить город».
Посланник Уитлок так часто слышал об убийстве германского генерала сыном, а иногда и дочерью бургомистра, что создавалось впечатление, будто бельгийцы специально вырастили поколение бургомистерских детей — убийц.

 

Его войска набрали «несколько сотен» заложников — мужчин, женщин и детей.
Пятьдесят человек были схвачены в церкви во время воскресной службы.

 

Их продержали на площади весь вечер, затем построили, мужчин по одну сторону, женщин — по другую. Они стояли лицом друг к другу на коленях.

Затем к центру площади промаршировали два отделения солдат, повернулись друг к другу спиной и стреляли по заложникам до тех пор, пока никого не осталось в живых.

Было опознано и погребено шестьсот двенадцать трупов, включая Феликса Фивё, трех недель от роду.

 

Поворот событий в Бельгии явился результатом германской теории устрашения. Клаузевиц предписывал ее в качестве соответствующего метода для сокращения сроков войны. Вся его теория войны основывается на том, что война должна быть короткой, активной и решительной.

Хотя 1870 год увенчал теорию и практику устрашения выводом, что он усугубляет антагонизм, порождает сопротивление и в конечном счете затягивает войну, германцы по-прежнему придерживались его. Как сказал Шоу, они были народом, презирающим здравый смысл.

 

Призыв к сопротивлению им виделся во всем. А то, что народ мог быть настроен враждебно из-за желания остановить завоевателей без приказа «сверху», это в голове немцев не укладывалось.