В первый раз прочёл не то после 5-го, не то после 6-го класса, и восторженно писал кипятком от похождений воландовской команды и выходок Коровьева с Фаготом - вообще "московской части" романа, а ершалаимскую осиливал с чудовищным трудом, "из принципа", порой даже через страницу.
Потом перечитал лет в 20. "Московская" часть показалась натужным юморением, ершалаимская как-то зацепила.
В третий раз перечёл год или два назад. Обе части показались не ахти - московская с плоскими шутками, тем более плоскими по сравнению с масштабом проделывающей их силы, плюс унылые и глупые вокруглитературные интриги с кучами самомнения, а ершалаимская... ну ничего в общем, но тоже как-то... Разве что язык хорош.
Но "великой книгой" никак бы не назвал. Так...
Кстати, забавное про сабж у Харитонова:
История книжных подобий...Второй номер за восьмидесятый год, третий и четвертый. Первый, разумеется, был, но кому он нужен. На второй очередь без шансов, книговыдавальная тетка смотрела на м
// www.intelros.ru
Грань тут тонкая. Дело в том, что вполне себе хорошие книжки могут быть тоже попользованы как умняк. Для этого книжку нужно замочалить неправильным чтением до потери качества — то есть сделать «пошлой», в смысле «потрепанной семантически». Зрелище грустное — все равно что смотреть на половую тряпку, которая когда-то была маленьким черным платьем… Но что поделать — заносили. Так и книжку можно заносить. Классический пример — булгаковский «М&М», очень хороший роман, непоправимо испорченный гуртом навалившихся читателей, которые буквально вытоптали текст, как кабаны. Теперь читать «Мастера» сколько-нибудь всерьез просто невозможно, а вот как умняк он еще годится к употреблению. Немало девочек еще пролепечут немеющими губками: «Невидима и свободна!» — рассматривая в зеркале прыщики на рожице. А вот зато Маяковский, имевший все шансы попасть туда же, и предвидевший это, и заранее написавший про плачущую курсистку, которая будет вечно жить на земле, оказался огражден от подобной участи своей дурной коммунистической репутацией. Повезло? В каком-то смысле…
Впрочем, использование хорошей литературы «за умняк» — это все-таки неправильно. В этом жанре пишутся специальные книжки, изначально рассчитанные именно на такое потребление. Тот же «Альтист Данилов» — не столько «Булгаков для бедных», сколько умняк для тех самых читателей Булгакова, которым лучше бы оставить в покое несчастного Мастера. Жест по-своему героический, правда, тогда уже было поздно.
Бывают моменты, когда на какую-нибудь тему очень хочется повесить табличку «Посторонним В». Вот, к примеру: умирает близкий человек. Скорбь, слёзы, нежелание никого видеть, в особенности посторонних: они неуместны, они мешают, они топочут ногами в прихожей и переговариваются о своём, ненужном.
Тем не менее через какое-то время понимается, что эти ненужные всё-таки нужны: они пришли, они не забыли, они помнят. Уж неважно даже, с какими именно чувствами. В таких ситуациях старые враги и старые друзья покойного зачастую сидят за одним столом, потому что по прошествии известного времени стиль отношений уже не так значим, как самый факт их наличия.
// Дальше — lib.rus.ec
Знакомство с соответствующими текстами было абсолютно обязательным для людей, желающих называться образованными (вузовский диплом имел куда меньшее значение), а знание «вкусных» цитат из «Мастера и Маргариты» и «Двенадцати стульев» считалось чем-то вроде культминимума.
...
В старое доброе (или недоброе, это уж кому как) советское время чтение — просто чтение как таковое — воспринималось как достойное занятие, хотя и со странным статусом: ни в коей мере не «служба», отнюдь не «досуг», в чём-то «ритуал», близко к «образованию», но не совсем то. Бытовал эвфемизм — «повышение культурного уровня». Культурного или нет, но повышения уровня усердный читатель от сидения за книжкой таки ждал. В некоторых же кругах человек, не знающий наизусть «Мастера и Маргариту» и оба тома Ильфа—Петрова, считался социальным инвалидом — по крайней мере в интеллигентской среде. Чтение вслух Мандельштама или приравненных к нему авторов было значимой частью интеллигентского брачного ритуала.
...
«Мастер и Маргарита» играла в интеллигентском сознании роль, сравнимую с ролью Нового Завета для верующего христианина — а именно, источника морально-этических норм, духовного руководства в жизни, а зачастую и «духовного утешения» в скорбях. Несмотря на всю двусмысленность этой книги, она, скорее всего, останется столь же значимой и для будущих поколений интеллигентов — если уж не в качестве НЗ, то, по крайней мере, как значимый ориентир. Интересно отметить, что аббревиатуру НЗ сейчас присвоил себе элитный интеллигентский журнал «Неприкосновенный Запас». Не надо думать, что это случайно: журнал вполне осознанно претендует на роль «священной книги», своего рода «третьего завета» бывшей советской интеллигенции — той самой, воспитанной на Булгакове.
Еще кстати: аккурат вчера в ночь по ящику Быков разглагольствовал перед школьниками про сабж. Такое нёс, что я чуть от хохота не помер, и наверняка соседей перебудил. Так, согласно его трактовке, вся безвкусица и дурновкусность в романе (и тут я совершенно с ним согласен - этого добра навалом) вызвана тем, что он писался адресно, для Сталина, и Булкаков тут подстраивался под плебейские вкусы Вождя (или, замечу в скобках, под своё представление о них).