© "Жестяной Бор"Насчет причин так: когда-то, очень давно, один из многочисленных видов обезьян взял да и потерял контакт с природой. О причинах можно догадаться: скажем, произошло резкое изменение условий жизни, какая-то климатическая катастрофа. Все естественные программы функционирования вошли в противоречие с инстинктом самосохранения и отключились. Теперь любой поступок, прежде естественный, инстинктивный, требовал от обезьяны предварительного моделирования его. Сумма этих идеальных моделей
реальных явлений и составила то, что можно назвать человеческим интеллектом. Обезьяны, а теперь уже — люди, рождающиеся и вырастающие в поле общего интеллекта, заражаются им. Он сразу, мгновенно, блокирует программы естественного поведения. Отсюда у каждого человека в отдельности и у всего вида в целом возникает и поддерживается отчуждение от природы.
Старшая дрессировщица Тери Болтон смотрит на двух молодых дельфинов, Гектора и Хана. Их выпуклые «клювы» — рострумы — торчат над водой, символизируя готовность исполнить любую команду. Институт морских наук на гондурасском островеРоатан славится своими бутылконосыми дельфинами — афалинами. Они настоящие циркачи: по команде могут штопором прокрутиться в воздухе, проехаться по водной глади на хвосте и помахать грудными плавниками туристам, которых несколько раз в неделю привозят круизные суда.
Но здешних ученых занимают вовсе не трюки — их интересует, как думают дельфины. Когда дрессировщик сводит ладони над головой, подавая сигнал «показать что-нибудь новенькое», Гектор и Хан знают, что от них требуется: уйти под воду и пустить пузырь, выпрыгнуть из воды, нырнуть на самое дно или продемонстрировать что-то еще из обширного репертуара. Главное — не повторять уже исполненного на этой тренировке. Невероятно, но факт: дельфины понимают, что на каждом занятии должны отработать что-то новое.
Вот Болтон жестом просит показать новый трюк, а затем сводит кулаки — подает следующий сигнал, знак «тандем». Двумя движениями она дала команду продемонстрировать маневр, который еще не видела на этой тренировке, причем сделать это дельфинам нужно синхронно.
Гектор и Хан исчезают под водой. За компанию с ними, вооружившись трубкой и большой подводной видеокамерой с гидрофонами, погружается зоопсихолог Стэн Кучай. Он записывает несколько секунд отчетливо слышной болтовни Гектора и Хана, после чего камера фиксирует, как оба дельфина медленно переворачиваются и одновременно трижды хлопают хвостами. Над водой Болтон сжимает вместе большие и средние пальцы, давая дельфинам команду продолжать в том же духе. И они послушно подчиняются. Животные ныряют, обмениваются еще парой «реплик», испуская пронзительный свист, после чего одновременно пускают пузыри. Затем дружно делают пируэт. Потом «прохаживаются» на хвостах.
Есть два возможных объяснения этого удивительного поведения. Либо один из дельфинов копирует движения другого настолько быстро и точно, что кажущаяся согласованность — лишь иллюзия, либо, насвистывая под водой на все лады, они и вправду разрабатывают план.
Когда шимпанзе разглядывает кусочек фрукта или вожак группы горилл бьет себя в грудь, мы невольно узнаем в них себя — и даже можем представить, какие мысли посещают животных в такие моменты. В конце концов, мы и сами большие обезьяны, и оттого их сознание часто кажется версией нашего собственного. Но дельфины — совсем другая история. Они «видят» с помощью эхолокации, причем с такой феноменальной точностью, что на расстоянии тридцати метров могут определить, из какого материала сделан объект — дерева, металла или пластмассы. Мало того, они способны подслушивать гидролокационные сигналы других дельфинов и так распознавать, что у тех перед глазами. В отличие от приматов они дышат не автоматически, и, по-видимому, во время сна у них отдыхает лишь половина мозга. Их глаза функционируют независимо друг от друга. Словом, дельфины совершенно непохожи на других земных существ — глядя на них, мы, быть может, обретаем единственный реальный шанс лицезреть инопланетную жизнь. Эти животные невероятно болтливы. Они не только щелкают и свистят, но еще и испускают громкие широкополосные комплексы звуков — так называемые пачки импульсов, чтобы приструнить молодняк и отогнать акул. Слушая все эти звуки, ученые уже давно ломают голову над тем, что бы они могли значить. И значат ли что-нибудь вообще? Разумеется, дельфин — в высшей степени общественное существо, наделенное объемным мозгом, — не стало бы попусту мутить воду, если бы в звуках не было смысла. Но несмотря на полувековую историю исследований, никто не может ответить на вопрос, каковы базовые единицы порождаемого дельфинами звукового потока. «Если нам удастся обнаружить взаимосвязь между звуковыми сигналами и поведением, это будет огромный шаг вперед», — говорит Кучай. Стэн полагает, что исследование синхронных действий дельфинов, проводимое им в Институте морских наук на Роатане, станет тем «розеттским камнем», который поможет расшифровать язык дельфинов.
В то же время нет практически никаких свидетельств существования какой бы то ни было системы, похожей на дельфиний язык, и некоторые ученые опускают руки, не видя смысла продолжать бесплодные поиски.
«Точно так же нет свидетельств того, что дельфины не умеют путешествовать во времени, гнуть ложки силой мысли или пускать из дыхательного отверстия лазерные лучи, — пишет Джастин Грегг, автор книги «Так ли умны дельфины? Миф и млекопитающее». — Вечная отговорка ученых: «Мы много чего не знаем» — позволила сторонникам теории существования дельфиньего языка протолкнуть свои идеи в научные круги».
Но если Грегг видит полувековую полосу неудач, Кучай и другие исследователи считают, что просто до сих пор к проблеме не подходили с нужной стороны. К тому же еще десять лет назад в распоряжении ученых не было высокочастотных подводных звукозаписывающих устройств вроде того, которым пользуется Кучай, способных фиксировать весь спектр издаваемых дельфинами звуков, — и лишь в последние пару лет появились новые методы обработки данных, позволяющие осуществлять эффективный анализ этих записей. Так или иначе, звуковые сигналы дельфинов — одна из величайших загадок науки. Или один из ее тупиков.
Похоже, когда-то дельфины были самыми разумными существами на планете. Их мозг по-прежнему остается одним из самых объемных в животном мире относительно размера тела, превосходя по величине мозг шимпанзе. Последний общий предок человека и шимпанзе обитал на Земле около шести миллионов лет назад. Для сравнения: дельфины и другие китообразные отделились от класса млекопитающих 55 миллионов лет назад и вот уже 95 миллионов лет не состоят в родстве с приматами.
Все это означает, что приматы и китообразные давным-давно движутся по двум разным эволюционным траекториям, в результате чего у них сформировались не только два разных типа тела, но и два разных типа мозга.
Так, приматы имеют большие лобные доли, ответственные за выполнение принятых решений и планирование. Дельфины не могут похвастаться лобными долями такой же величины, но при этом их отличает недюжинная способность решать проблемы и, по-видимому, строить планы на будущее.
У нас, приматов, зрительная информация обрабатывается в заднем отделе мозга, а языковая и слуховая — в височных долях. У дельфинов за обработку зрительной и слуховой информации отвечают разные части неокортекса — новой коры, причем каналы ввода и вывода информации неодинаковы.
Кроме того, дельфины обладают отлично развитой и четкой паралимбической системой для обработки эмоций. По одной из гипотез, она играет не последнюю роль в установлении тесных социальных и эмоциональных связей внутри дельфиньих сообществ.
«Одинокий дельфин не совсем полноценное существо, — говорит Лори Марино, биопсихолог и исполнительный директор Центра по защите прав животных «Киммела». — Быть дельфином — значит быть включенным в сложную социальную сеть».
Когда дельфинам грозит беда, они проявляют высочайшую степень сплоченности, редкую среди других животных. Если один дельфин заболеет и поплывет к мелководью, за ним порой устремляется вся стая, отчего множество дельфинов могут оказаться выброшенными на берег. По словам Марино, создается впечатление, что все их внимание фокусируется на несчастном собрате, «и единственный способ переключить фокус — придумать столь же сильный магнит, который их оттянет». В 2013 году массовую гибель бросившихся к австралийскому берегу дельфинов предотвратило лишь вмешательство людей. Поймав маленькую дельфиниху из стаи, спасатели вывезли ее в открытое море. Дельфиниха стала звать сородичей, и в конце концов стая, откликнувшись на ее зов, вернулась в океан.
Почему из всех живых существ на суше и в воде именно дельфинам достался мозг столь внушительных размеров? Ответ на этот вопрос подскажет палеонтология. Около 34 миллионов лет назад на свете жили предки современных дельфинов — великаны с волчьими зубами. Как предполагают ученые, примерно в то время похолодание вынудило морских обитателей пересмотреть свой рацион и создало новую экологическую нишу. У дельфинов появились другие возможности, и они стали охотиться иначе. Их мозг увеличился, а устрашающие клыки сменились современными колышкобразными зубами меньшего размера. Изменения в костях внутреннего уха свидетельствуют о том, что тогда же у этих животных зародилась способность к эхолокации — судя по всему, некоторые дельфины, вместо того чтобы охотиться в одиночку на крупную рыбу, начали сбиваться в стаи и нападать на косяки более мелких рыбешек.
Ричард Коннор, изучающий социальную жизнь дельфинов в заливе Шарк («Акульей бухте») у берегов Австралии, внутри их открытого сообщества различает союзы трех уровней. Самцы часто сбиваются в пары и тройки, которые агрессивно ухаживают за самками и ревниво следят за ними. Эти пары и тройки порой не распадаются десятки лет. Кроме того, самцы объединяются в более многочисленные — от 4 до 14 особей — группы, которые Коннор назвал союзами второго уровня. Такие союзы (к слову, нужны они для того, чтобы выкрадывать чужих самок и защищать своих от нападений) могут продержаться еще дольше — до 16 лет. Наконец, Коннор выделил самые многочисленные, но недолговечные объединения — союзы третьего уровня, которые возникают на время масштабных потасовок между союзами более низкого ранга.
Два дельфина могут сегодня быть друзьями, а завтра стать врагами — смотря в какую компанию попадут. Помимо всего прочего, дельфин — один из самых обычных обитателей Земли. Разные виды дельфинов заполонили весь океан и проявили исключительную изобретательность в добывании пищи, приспосабливаясь к среде обитания. В «Акульей бухте» некоторые афалины отрывают прикрепленные ко дну губки и нацепляют их на «клюв», чтобы не пораниться, роясь в песке в поисках мелкой рыбешки. В мелководном Флоридском заливе дельфинам случается разгоняться до 32 километров в час, наматывая круги около косяков кефали и вздымая клубы ила в расчете на то, что рыбы, испугавшись, начнут выпрыгивать из воды — и тогда только успевай разевать рот пошире. Темные короткоголовые дельфины у побережья Патагонии сгоняют анчоусов в сферические стайки, после чего заглатывают их. Все эти стратегии свидетельствуют об интеллекте. Но по большому счету что такое интеллект? Не будем лукавить: часто мы меряем животных по себе. И в этом, предостерегает Кучай, наша большая ошибка. «Вопрос не в том, умны дельфины или нет, а в том, чем их ум отличается от нашего».
Люди ездят в специальные санатории для духовного общения с дельфинами, женщины выбирают роды в присутствии дельфинов, существуют центры, в которых с помощью энергии дельфинов якобы исцеляют больных. «В Интернете плавает чуть ли не больше нелепых идей про дельфинов, чем самих дельфинов в океане», — сетует Джастин Грегг. Многие из таких идей восходят к одному-единственному человеку — Джону Лилли.
Нейрофизиолог из Национального института психического здоровья США, Лилли в 1950-х годах принялся за изучение дельфинов. В своих бестселлерах — таких, как «Человек и дельфин: приключения на новом научном рубеже» и «Разум дельфина: нечеловеческий интеллект» — он первым из ученых предположил, что эти «люди моря» имеют свой язык. Как пишет Грегг, практически в одиночку Джон «сумел перевернуть представления об этом существе — из несуразной рыбы с легочным дыханием, как думали о нем еще в начале XX века, дельфин превратился в животное с высокоразвитым интеллектом.
При финансовой поддержке крупнейших научных фондов Лилли открыл на Виргинских островах центр исследования дельфинов, где были предприняты попытки научить особь по имени Питер говорить по-английски. К началу 1960-х эксперименты Лилли стали приобретать все более нетрадиционный характер — однажды он даже вколол дельфинам ЛСД, после чего финансирование его опытов пошло на убыль. Забредя в глухие дебри контркультуры, он унес с собой доверие к науке, у истоков которой стоял. Дельфиний «язык» стал неприкосновенной темой и оставался таковой вплоть до 1970-х годов, когда Луи Герман, психолог из Гавайского университета, основал в Гонолулу лабораторию по изучению морских млекопитающих бассейна Кевало.
В бассейне Кевало две пойманных афалины, Феникс и Акеакамай, прошедшие все уровни обучения, овладели искусственным языком. Обеих дельфиних научили соотносить звуки или жесты дрессировщика с предметами, действиями и порядком действий.
Но Феникс обучалась акустическому языку, где слова выстраивались в порядке указаний, которые требовалось выполнить. Акеакамай же преподавали язык жестов, в котором порядок слов не соответствовал порядку указаний. В итоге Феникс была способна реагировать на каждое слово, Акеакамай могла интерпретировать команды, только просмотрев всю последовательность жестов до конца.
Когда в 2003-м умерла Акеакамай, а в 2004 году — Феникс, серфингисты развеяли их прах над морем, и единственное учреждение в мире, занимавшееся исключительно исследованием того, как думают дельфины, прекратило свое существование. Но важнейший вопрос остался: почему Феникс и Акеакамай так легко обу-чились языкам? Герман отвергает подозрение в том, что исследователям сыграл на руку некий врожденный лингвистический дар испытуемых. По его мнению, усвоенные языки позволили Феникс и Акеакамай продемонстрировать исключительные познавательные способности, присущие всем афалинам, которые, быть может, никогда не проявились бы на воле. Но существует ли форма дельфиньей коммуникации, которую люди могли бы зафиксировать и в конечном итоге понять?
Оказывается, есть веские доказательства в пользу того, что по крайней мере один дельфиний звук выступает в качестве особого референциального значения знака, то есть четкого соотношения опеделенного знака с определенным предметом. Дельфины издают отчетливый так называемый характерный свист, чтобы распознавать и звать друг друга. Как считают ученые, в детстве каждый дельфин придумывает себе уникальное имя — одно на всю жизнь. Дельфины приветствуют друг друга в море, обмениваясь характерным свистом, и, похоже, помнят «имя-свист» своих собратьев десятки лет. Ученые утверждают, что ни одно другое существо, кроме человека, не создает «ярлыков» для отдельных особей.
Характерный свист — лишь один из множества голосовых сигналов, издаваемых дельфинами под водой. Насколько велика вероятность того, что в их репертуаре это единственные звуки, которые что-то означают? Исследователь Дениз Херзинг уже лет тридцать изучает группу из трех с лишним сотен атлантических пятнистых дельфинов трех поколений. Ее «лаборатория» — участок океана у побережья Багамских островов площадью 450 квадратных километров.
Прошлым летом вместе с Херзинг я поднялся на борт ее научно-исследовательского судна «Стенелла». Дениз готовилась провести первые испытания нового, чрезвычайно сложного устройства. Она надеется, что в будущем этот прибор поможет наладить двустороннее общение с ее давними подопечными — и заодно прольет свет на то, как они общаются между собой.
Прибор под названием CHAT (английская аббревиатура «Cetacean Hearing And Telemetry» — слух и телеметрия китообразных) представляет собой куб из алюминия и прозрачной пластмассы размером с обувную коробку. Погружаясь под воду, Херзинг закрепляет устройство на груди с помощью ремней. Девятикилограммовая коробка оснащена маленькой колонкой, клавиатурой и двумя гидрофонами. Внутри запаяны провода и печатные платы. Там же спрятан компьютер, способный при нажатии кнопки транслировать в океан заранее записанный характерный свист дельфинов, а также фиксировать все звуки, издаваемые ими в ответ. Если дельфин повторит какой-нибудь из звуков, похожих на характерный свист, компьютер способен преобразовать его в слова и воспроизвести их через наушники, которые Херзинг во время эксперимента не снимает ни на минуту.
Давно известно, что дельфины — превосходные имитаторы, схватывающие все новое на лету. Херзинг хочет научить Меридиан, Нереиду и еще нескольких молодых дельфиних, которых знает с рождения, ассоциировать каждый из трех свистящих сигналов, воспроизводимых прибором, с определенным объектом — шарфом, веревкой или саргассом, бурой водорослью, любимой игрушкой дельфинов. Она надеется, что эти три «слова» составят основу растущего спектра сигналов, понятных ей и дельфинам, — так зародится искусственный язык, на котором в один прекрасный день они смогут общаться. «Мне кажется, стоит им только понять, что к чему, — и процесс пойдет очень быстро, — говорит Херзинг. — Поскольку дельфины очень контактны, нам только на руку, что за участниками эксперимента наблюдают сородичи». За время подводных тренировок лицом к лицу с дельфинами, порой по несколько часов подряд, Дениз запечатлела и задокументировала поведение дельфинов в самых разных ситуациях — тысячи часов материала. Кроме того, она собрала огромную базу данных звуковых сигналов, издаваемых ее говорливыми подопечными.
На борту «Стенеллы» был еще один известный ученый — Тэд Старнер. Он не только пионер портативных (не путать с ноутбуком!) компьютеров и профессор Технологического института Джорджии, но еще и ведущий технический специалист компании Google, где под его руководством совершенствуется Google Glass — дисплей, который надевается на голову и позволяет путешествовать по Интернету, не отвлекаясь от обычных дел.
Тэд буквально сросся с очками Glass, набирая заметки на клавиатуре в форме лимона, которая закреплена на левой руке и умещается в ладони. Прибор CHAT был разработан у него в лаборатории, и теперь профессору предстояло провести на борту десять дней, занимаясь техническими испытаниями.
Если нам суждено когда-нибудь раскрыть тайну общения дельфинов, быть может, это чудо сотворят не столько устройства CHAT, сколько инструменты анализа данных, которые Старнер и его студенты начали применять к записям подопытных дельфинов Дениз Херзинг. Они работают над созданием алгоритма, который сможет систематически обрабатывать огромное количество несистематизированных данных и выделять среди них базовые единицы. Стоит загрузить видеозаписи людей, говорящих языком жестов, и алгоритм вычленит значимые жесты из всего многообразия взмахов рук. Закачайте аудиозаписи голосов, читающих телефонные номера, — и он сумеет распознать 11 базовых цифр, из которых состоят стандартные номера. (Он, правда, не настолько сообразительный, чтобы понять, что «ноль» и «нуль» — одно и то же).
Чтобы протестировать свою методику, Херзинг послала Старнеру набор звуковых сигналов, записанных под водой, не объяснив, что он услышит характерный свист, с помощью которого матери общаются с детенышами. Компьютер выделил пять базовых единиц. Это значит, что характерный свист состоит из отдельных компонентов, повторяющихся и схожих у матерей и детенышей. Эти компоненты можно комбинировать. «Со временем мы хотим наполнить CHAT всеми базовыми единицами дельфиньего звукового потока, — говорит Старнер. — Прибор переведет все, что услышит система, в цепочку символов и позволит Дениз послать в ответ цепочку базовых единиц. Но сможем ли мы обнаружить базовые единицы? Сможем ли помочь Дениз их воспроизвести?»
Когда наконец представляется возможность испытать систему CHAT в естественных условиях, к носу «Стенеллы» подплывает не кто-нибудь, а те самые дельфинихи, которых Херзинг поджидала всю неделю, — Меридиан и Нереида. Записи свиста обеих были загружены в CHAT в надежде, что Дениз выпадет шанс поздороваться и пообщаться с этими дельфинихами.
Херзинг не просто своих дельфинов знает с рождения — она знает их матушек, тетушек и бабушек. Меридиан и Нереида как нельзя лучше подходят для эксперимента: у них ни разу не было потомства — они сами еще любопытные дети. Когда Дениз ныряет в воду и первый раз включает характерный свист Меридиан, дельфиниха оборачивается и плывет в ее сторону, не выказав ни малейшего удивления по поводу того, что особь другого вида позвала ее по имени.
Херзинг плывет, вытянув перед собой правую руку и указывая на красный шарф, который она извлекла из плавательного костюма. Она снова и снова нажимает на приборе кнопку «шарф». С секунду льется переливчатая трель. Меридиан подплывает ближе, хватает ткань и принимается мотать туда-сюда. В конце концов шарф повисает на хвосте, и Меридиан уходит в глубину, к своим товаркам. Отстав на несколько метров, я плыву за Херзинг в компании аспирантки, которая записывает эксперимент на подводную камеру. Я жду, когда же одна из дельфиних уплывет вместе с шарфом, но никто и не думает этого делать.
Похоже, они не прочь пообщаться с людьми, хотя и глядят на нас с опаской. Дельфинихи перебрасывают шарф друг другу, описывают круги вокруг нас, куда-то исчезают, а потом вдруг суют шарф прямо в руки Дениз. Поймав его и убрав обратно в плавательный костюм, взамен она достает ком водорослей. На него тут же налетает Нереида и, зажав в зубах, устремляется прочь. Херзинг пускается вдогонку, давя на кнопку «саргасс», будто отчаянно умоляя вернуть водоросли. Но дельфинихи и носом не ведут.
«В принципе, если дельфины понимают, что мы пытаемся использовать символы, то им самим захочется нам что-нибудь показать, — рассуждает Дениз уже на борту «Стенеллы». — А что если бы они позаимствовали у нас слово «саргасс» и сами стали им пользоваться!»
Увы, пока это лишь мечта. За все время эксперимента, длившегося целый час, прибор CHAT не зафиксировал ни одного звукоподражания."Практика, практика и еще раз практика, — не унывает Херзинг. — Они любопытные. Уже начинают понимать, что к чему. Я просто жду, когда их осенит. Жду, когда в наушниках раздастся женский голос, который скажет «шарф!».
Намотав саргассы на хвост, Нереида беззаботно рассекает волну. Наконец она сбрасывает «покрывало», игриво выдувая огромный пузырь. Проплескавшись с нами целый час, дельфины засобирались по своим делам. Напоследок Нереида издала один-единственный протяжный, загадочный свист. Обернувшись, она бросила на нас прощальный взгляд — и растворилась в темной воде.