Гипотеза Сепира — Уорфа (о влиянии языка на мышление)

...а вот о влиянии языка не на мышление вообще, а на музыку - ну или наоборот, фиг знает

---

Исследователи из США и Сингапура показали, что эмоциональный настрой восточной и западной музыки передается сходными приемами, например увеличенными или уменьшенными мелодическими интервалами. Теми же способами в речевой интонации выражаются радость и печаль. Зато характерное музыкальное звучание востока и запада связано с особенностями бытующего в культуре языка — тонового или нетонового.

...

В тоновых языках всё значительно сложнее. Каждый слог произносится с особым тоном (например, в китайском 4 тона — высокий, восходящий, нисходяще-восходящий и нисходящий), в результате чего слово приобретает специфический тональный рисунок, «звуковой узор». И этот тональный рисунок вместе со звуковым составом определяет смысл слова. Так, в китайском языке «ma», произнесенное высоким тоном, означает «мама», восходящим тоном — «гашиш», нисходящим тоном — «мегера», а нисходяще-восходящим — «лошадь». Тоновые языки распространены в Юго-Восточной Азии, тропической Африке и др. Очевидно, что тоновый и нетоновый языки будут сильно отличаться по своему звуковому узору. Столь серьезные различия в мелодике тоновых и нетоновых языков могли играть определенную роль и в формировании музыкальных традиций.

...

Оказалось, что в тоновых языках и в соответствующей традиционной музыке используется сравнительно много понижений и повышений тонов. Кроме того, и речь, и музыка используют мало коротких мелодических интервалов (частотный интервал между двуми соседними звуками, на графике обозначен i), меньших, чем большая секунда. Зато в западной музыке и языке ее слушателей преобладают короткие интервалы (один и два полутона, то есть те, что меньше или равны большой секунде). При этом звуковой узор фразы более ровный: понижений и повышений тона сравнительно меньше, чем в тоновых языках.

...

Выходит, что характерный спектр мелодических интервалов и специфического тонального узора отражен равно и в музыке, и в речи. Остается только гадать, что в данном случае первично — речь или музыка?

- отсюда можно выдвинуть гипотезу о связи между способностью к языкам и разнообразием музыкальных вкусов. - F.

В другой своей работе ученые исследовали связь между эмоциональной выразительностью речи и музыки, как восточной, так и западной (в данном случае оба языка были нетоновыми, а в основе музыки в обоих случаях лежала диатоническая система). Мажорное и минорное настроение — термины музыкальные, но вполне используются и в обыденной речи. Мажорное настроение — радостное, приподнятое, минорное — лирическое, печальное. В речи эмоциональный настрой передается интонационно, в музыке эту функцию берут на себя длительности и музыкальные интервалы. Уместно задать вопрос, насколько единообразно в речи передаются эмоции, имеется ли такое же единообразие в музыке разных культур? Ученые сравнивали индийскую музыку и тамильскую речь, с одной стороны, и западную музыку и английскую речь — с другой.

...

Выяснилось, что и музыка и речь передают лирическое настроение короткими мелодическими интервалами, причем радостному настроению соответствует увеличение мелодических интервалов. Это справедливо и для восточного (тамильского) и для западного (английского) языка, и для восточной и для западной музыки.

Конечно, нашлись и различия. Минорная музыка карнатака включает больше малых секунд, а также в ней вовсю звучат тритоны, которые в западной культуре используются в основном для сигналов скорой помощи и считаются не слишком мелодичными. Но тем не менее сходство — вот что более важно. В действительности известны и другие характеристики, которые вне зависимости от устройства музыкального звукоряда определяют эмоциональный настрой мелодии. Это основной тон или базисная частота — она пониженная в мажорных произведениях и повышенная в минорных. Также сходным образом меняются в мажорных и минорных темах темп, интенсивность и тембр.

Эмоциональное настроение музыки, как выяснилось, передается теми же способами, что и в речи. Поэтому какими бы ни были привычные звуковые ряды, радостное или лирическое настроение будет понятно любому иноземцу, воспитанному в другой музыкальной традиции. Интонационные речевые приемы обусловлены физиологическими особенностями человеческого слуха. По всей видимости, на них же неосознанно ориентируются и музыканты.

---

В "Натуре" года эдак 96-го была статья о "лингвистических различиях" мужчин и женщин - утверждалось (из результатов энцефалографии и прочих томографий, деталей не помню), что у мужчин язык локализован в левом полушарии, то у женщин - в обоих.
Правда, тут, скорее, стоит говорить о возможном влиянии мышления на язык, а не наоборот

---

Точка зрения, что язык вторичен по отношению к мышлению и что все народы мыслят примерно одинаковым образом и лишь изъясняются по-разному, господствовала издревле. Однако в последнюю пару столетий по мере изучения языковой картины мира стало формироваться и противоположное мнение. Еще Вильгельм Гумбольдт, знаменитый немецкий языковед и философ XVIII–XIX веков, заметил, что «язык народа есть его дух». Впоследствии Лео Вайсгербер развил эту мысль и ввел понятие культурноспецифической модели мира, уникальной для каждого языка. Франц Боас создал концепцию культурного релятивизма (каждую культуру следует оценивать только с позиции ее ценностей), а его ученик Эдвард Сепир, который, как и Боас, всю жизнь изучал племена индейцев, назвал язык «ключом к поведению».

...

Бенджамин Уорф:

«Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категории и типы совсем не потому, что они самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит – языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе в основном потому, что мы – участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию. Это “соглашение” имеет силу для определенного речевого коллектива и закреплено в системе моделей нашего языка…»


Вселенная такова, как мы о ней говорим

Наиболее существенные отличия можно наблюдать в далеких друг от друга и никогда не испытывавших взаимного влияния языках. Сегодня, когда все земли давным-давно открыты, главный интерес для этнолингвистов представляют изолированные языки, сохранившиеся у небольших групп аборигенного населения в самых глухих уголках Земли, куда еще не успела добраться европейская цивилизация с ее туристами, долларами и демократическими ценностями.

К слову, Бенджамин Уорф в своих исследованиях вообще не делал различия между европейскими языками, объединяя их для удобства в один «стандартный среднеевропейский». Он обосновывал это тем, что индоевропейские диалекты, разделившиеся в относительно недавнее время, развивались в плотном взаимодействии друг с другом и под влиянием латыни и греческого.

...

От общеизвестных примеров перейдем к тому, как носители разных языков обозначают расположение вещей в пространстве. Для нас кажется совершенно естественным говорить «справа», «слева», «спереди», «сзади», то есть маркировать положение предметов относительно самого себя (что, если задуматься, указывает и на определенные особенности миросозерцания). Кроме «эгоцентрического» нам известен еще «географический» способ маркировки пространства по сторонам света («к северу», «к югу» и т.д.); в «среднеевропейском» он играет вспомогательную роль, а вот в языке австралийского народа гуугу йимитхирр такой способ – единственный. Говорят, у представителей этого народа необычайно развито чувство направления, и, даже находясь в полностью закрытом помещении, они способны точно указать, в какой стороне солнце восходит и где садится.

Однако способы обозначения взаиморасположения объектов в пространстве не исчерпываются «эгоцентрическим» и «географическим» – известен как минимум еще один. Представьте себе небольшое племя, живущее, скажем, у подножия большой горы или у морского побережья. Если гора или море играют определяющую роль в жизни племени, в языке его может сложиться система расположения всех предметов относительно этого элемента ландшафта: «выше по склону»/«ниже по склону», «к морю»/«от моря». И даже находясь в тысячах километров от своей горы или побережья, эти люди продолжают «членить мир» привычным для них способом, говоря, например, что вот эта чашка с кофе «ближе к морю», чем та, другая. Подобная система ориентации в пространстве характерна, например, для языка индейцев цельталь.

Совсем уж экзотический пример представляет собой малочисленный – всего около 300 человек – народец пираха, обитающий на берегу одной из рек в бассейне Амазонки. Вселенная их очень проста, о чем свидетельствует язык пираха, в котором нет многих «необходимых» с точки зрения «среднеевропейца» понятий: чисел (кроме «много» и «мало»), цветов, слов, обозначающих родственные отношения, а также прошедшего и будущего времени. Пираха не желают иметь дела с так называемой цивилизацией: не интересуются ее достижениями, отказываются учить другие языки и вообще неохотно идут на контакт.

Если в языке пираха нет глаголов прошедшего и будущего времени, то у индейцев хопи практически нет представления о времени вообще, поскольку их глаголы почти не отличаются от существительных. Кроме того, в этом языке нет слов для обозначения временных интервалов («день», «год», «завтра»). Зато – вместо глагольных времен – хопи всегда указывают степень достоверности: сообщение ли это о событии, или ожидание события, или обобщение нескольких событий в закономерность.

(но в другом источнике встречал мнение, что с языком хопи не всё так гладко, на самом деле у них почти все эти категории есть, но Сепир или Уорф или лингвисты, на работы к-х он опирался, что-то напутали; упоминается об этом и в данной статье - см.ниже. Вероятно, возможность подобных ошибок не исключена и для прочих редких языков, которыми и занимались-то один-два лингвиста - F.)

Известно, что вселенная бесконечно сложна, и поэтому все способы ее познания сводятся к созданию сильно упрощенных моделей. Такими моделями являются и науки, например физика. В своей статье со сложным названием «О двух ошибочных воззрениях на речь и мышление…» (и дальше еще 90 знаков заголовка) Бенджамин Уорф рассуждает о том, какой могла бы быть физика, если бы ее создали не «среднеевропейцы», а не знающие времени хопи. Из такой гипотетической физической модели мира исчезли бы все понятия, связанные со временем, например понятие скорости, а ему на смену пришло бы понятие интенсивности (о том, что мы обозначаем словом «быстро», хопи говорят «сильно»).

...

Один автор раскритиковал на самом деле не принадлежавшее Уорфу утверждение, что у эскимосов более ста слов для обозначения снега (это недостоверное высказывание остается на совести журналиста из New York Times; вообще это отдельная курьезная история – как от публикации к публикации журналисты увеличивали число «эскимосских» названий для снега, пока оно не перевалило за сотню). Другой автор к своей книге о языке хопи написал два эпиграфа: цитату из Уорфа, где тот утверждает, что хопи не знают времени, и фразу на этом языке с переводом, из которого становится очевидно, что Уорф неправ. Однако эта работа была написана спустя полстолетия после Уорфа, и за это время язык хопи испытал сильное влияние английского языка и мышления.

Антиподом Бенджамину Уорфу выступил известный лингвист и общественный деятель Ноам Хомский, выдвинувший концепцию «универсальной грамматики». Согласно этой концепции, любой человек от рождения обладает заложенными природой способностями к языку – следовательно, все языки мира имеют между собой нечто общее. По Ноаму Хомскому, язык никак не влияет на мышление. Долгое время универсальная грамматика, подкрепленная авторитетом своего создателя, держала главенствующие позиции. Однако и гипотеза лингвистической относительности никогда не уходила с научного горизонта, и в непрекращающейся дискуссии сторонников двух противостоящих концепций родилось множество интересных открытий, выходящих за пределы лингвистики.


Шкала цветовых приоритетов

Говоря об открытиях, сделанных в процессе противостояния гипотез лингвистического универсализма (Ноама Хомского) и относительности (Сепира–Уорфа), можно привести в качестве примера шкалу цветовых приоритетов. Двое ученых, Брент Берлин и Пол Кей, универсалисты, исследовали большое количество языков и нашли в них общую последовательность присутствия или неприсутствия слов, обозначающих цвета: если в языке существуют всего два слова для цветов, то это непременно будут «черный» и «белый» (или «темный» и «светлый») – самые важные и приоритетные; если в языке три цвета, то к названным добавляется «красный»; четвертый цвет будет либо «зеленым», либо «желтым». И так далее.

---

Особо стоило бы подчеркнуть мнение Уорфа о том, что все европейские языки суть один язык с точки зрения мышления (хотя ИМХО это вряд ли совсем правильно) - если тут он прав, то попытки подвердить гипотезу из бытовых наблюдений или даже томографических исследований мозга любых европейцев или людей, свободно владеющих хоть одним европейским языком (скажем, живущих в США китайцев), обречены на провал.



В дополнение: в одной работе о Перси Бриджмене (физик, создатель теории размерностей) попалась фраза - возможно, самого Бриджмена.
"Общепринятые способы мышления, зафиксированные в общепринятом языке."

Возможные корни:

С точки зрения мыслителей античности, человеческий язык – это вверенный человеку богами инструмент познания мира; отсюда и глубоко укоренившееся в античном рационализме убеждение в том, что словам должны соответствовать некие реалии. Важнейший тезис рационализма - сформулированное еще Парменидом положение о тождестве бытия и мышления, а, значит и, утверждение абсолютной прозрачности бытия для человеческого λόγος’а. В христианскую эпоху - эпоху Слова Воплощённого - эта тенденция ещё более усилилась, приведя в итоге к формированию схоластического реализма. Усвоив эллинскую рационалистическую гносеологию средневековые схоласты уверовали в то, что глубинная онтологическая структура Словом сотворенного логосного бытия соответствует категориальной структуре логоса человека, сотворённого по образу и подобию Божию (Быт. 1, 26) и несущего мир в сердце своём (Еккл. 3,11), а значит может быть постигнута при помощи понятий.

 

Подумалось: а развитость в языке синонимии и омонимии - может ли влиять на мышление или, если угодно, его стиль?

Навскидку кажется, что развитая омонимия должна способствовать возникновению перекрёстных ассоциаций и поиску связей между совершенно ничем не связанными - разумеется, за исключением данного языка - объектами и явлениями. Естественно, в большинстве случаев они нелепы и глупы, как классические английские нонсенсы или кэрроловская игра слов - но в одном случае из тысячи?.. То есть способствует формированию новых точек зрения за счёт свойств языка, причём свойств, не кажущихся особенно важными и даже, скорее, вредными (сколько претензий к английскому по этому поводу!). Или здесь не очень уместно выражение "точки зрения", а лучше говорить о поисках неявных взаимосвязей?

Программистский извод гипотезы о влиянии языка на мышление

"Культурные хамелеоны"

Вместо того чтобы зацикливаться на уровне интеллекта, считает он, нам стоило бы вглядеться в глубины собственной индивидуальности. По теории Кили, когда мы начинаем изучение нового языка, это ведет к тому, что мы словно заново вырабатываем чувство собственной личности. Недаром лучшие лингвисты так легко перенимают новую идентичность. "Вы становитесь хамелеоном", - заключает Кили.

Психологи давно знают, что те слова, которые мы произносим, оставляют отпечаток на нашей личности. Согласно устоявшимся клише, французский язык делает вас романтичнее, а итальянский – более страстным. Но и в самом деле каждый язык начинает ассоциироваться с культурными нормами, которые влияют на манеру вашего поведения. Это может быть что-то совсем простое, например, вы можете отдавать предпочтение открытой доверчивости или тихой созерцательности. Важно то, что согласно различным исследованиям, многоязычные люди ведут себя по-разному - в зависимости от того, на каком языке они в этот момент говорят.

Разные языки вызывают в памяти разные воспоминания из вашей жизни. Это выяснил писатель Владимир Набоков, когда работал над своей автобиографией. Набоков, чьим родным языком был русский, начал писать воспоминания на своем втором языке - английском. Дело шло с "мучительным трудом": его "память была настроена на один лад - музыкально недоговоренный русский, - а навязывался ей другой лад, английский и обстоятельный", написал Набоков в предисловии к русскому изданию книги "Другие берега".

Когда мемуары были наконец опубликованы, он решил перевести их на язык своего детства, но, как только потекли русские слова, он обнаружил, что воспоминания начали насыщаться новыми подробностями, а белые пятна стали заполняться и приобретать форму и содержание.

"Его русская версия отличалась настолько сильно, что он почувствовал необходимость, снова перевести ее на английский", - говорит Анета Павленко, профессор прикладной лингвистики из Университета Темпл в Филадельфии. В своей книге "Двуязычный разум" она исследует многие подобные эффекты. Что касается Набокова, то можно было подумать, что каждая из двух его сущностей – русская и английская – имела несколько другое прошлое.

 

Современное представление о том, что коммуникация есть функция языка (что бы это в точности ни значило), исходит, вероятно, из ошибочного убеждения, что язык каким-то образом развился из систем коммуникации животных. В эволюционной биологии, как уже полвека назад обсуждал Леннеберг, этот тезис не находит поддержки. Ему решительно противоречат имеющиеся факты: во всех важнейших отношениях — от значений слов и до базового свойства, а также по характеру усвоения и использования — человеческий язык выглядит совершенно иначе, чем системы коммуникации животных. Кто-то может сказать, что современная точка зрения опирается на устаревшие бихевиористские представления, от которых мало проку. Каковы бы ни были причины, имеющиеся данные, скорее всего, поддерживают традиционную точку зрения, в соответствии с которой язык — это, по сути, мыслительная система.

 

Данный вывод имеет основательную доказательную базу. Заметим, что оптимальная вычислительная операция (соединение) не упорядочивает соединенные элементы. Следовательно, ментальные операции, связанные с языком, не должны зависеть от порядка, который отражает свойства нашей сенсомоторной системы. Говорящий вынужден располагать слова в линейном порядке, потому что сенсомоторная система не позволяет выводить речевую продукцию параллельно или же выводить сами структуры. Сенсомоторная система по большей части была сформирована задолго до возникновения языка и, видимо, имеет с ним мало общего. Как мы уже упоминали, обезьяна, обладая приблизительно той же слуховой системой, что и человек, слышит только шум, когда звучит речь, а вот новорожденный младенец способен мгновенно извлекать относящиеся к языку данные из шумной среды, пользуясь присущей только человеку языковой способностью, глубоко укорененной в головном мозге.

 

Определить гипотезу лингвистической относительности очень легко. Это попытка установить связь между языком и мышлением, или языком и познанием, но проще говорить все-таки о языке мышления, потому что это понятнее.
Гипотеза существует в двух вариантах — сильном и слабом, и слабый утверждает, что язык влияет на познание (или на мышление), а сильная — что язык предопределяет познание (или мышление).
Надо сказать, что эта тема очень обширная. Пожалуй, главный лингвистический вопрос состоит в том, как связаны язык и мышление, и на него есть много разных ответов

 

Вроде бы гипотеза Сепира - Уорфа была доказана. Но здесь некоторые особо остроумные противники гипотезы лингвистической относительности сделали следующее простое замечание. Они сказали, что не язык влияет на мышление, а просто условия жизни определили, с одной стороны, язык, а с другой — мышление.

 

существует очень много данных как в психологии, так и в других областях, которые подтверждают эти предположения, эту гипотезу Сепира — Уорфа. В частности, существуют многочисленные данные, которые показывают, что без наличия в лексиконе специальных слов, обозначающих пространство или точное количество объектов, люди не в состоянии запоминать местоположение объектов, не в состоянии производить мыслительные операции с количеством.

Существует и альтернативный взгляд, согласно которому наши когнитивные процессы закрыты от влияния языка. Например, наше цветовосприятие, запоминание оттенков цветов происходит независимо от того, на каком языке мы говорим или есть ли у нас даже слова для обозначения этих цветов.

 

- противопоставление, вообще говоря, странное: что мешает миру быть устроенным так, что на пространственное восприятие (например) язык влияет, а на цветовосприятие - нет? С чего бы он был обязан равно эффективно влиять на всё вообще?

За последние 10 лет появилось множество очень интересных работ, которые предлагают альтернативную точку зрения на вопрос о взаимоотношении между языком и когнитивными процессами. В этих работах подчеркивается, что язык не меняет работу когнитивных процессов, не изменяет их структуру, он помогает им протекать легче, более эффективно решать поставленные задачи. В этом случае мы говорим о том, что язык является инструментом, с помощью которого наше восприятие, наша память, наше внимание справляются с возложенными на них задачами.

 

Рассмотрим несколько примеров из области категориального восприятия. Существует так называемый эффект категориальности восприятия, согласно которому объекты, относящиеся к общей категории, кажутся нам более похожими, чем объекты, не относящиеся к одной категории. В изучении этого эффекта психологи в последние несколько лет обнаружили, что язык усиливает этот категориальный эффект восприятия. Например, в нескольких работах американского исследователя Гэри Лупяна испытуемым предлагали очень простую задачу: им нужно было смотреть на набор предметов, которые им показывали на экране (это были изображения очень простых предметов, это были лампы или столы), и их просили запоминать эти предметы. И половину испытуемых просили дополнительно произносить названия этих предметов, а другие запоминали это молча. В тестовой стадии им показывали эти изображения вперемешку с новыми изображениями, у которых были изменены небольшие индивидуальные черты. Например, у лампы была изменена форма основания, а у стола был изменен цвет ножки. От испытуемого требовалось ответить на вопрос: увиденный им предмет был виден раньше или не был, это предмет новый? Так вот, оказалось, что испытуемые, произносившие названия предметов, выполняли задание значительно хуже, чем испытуемые, которые эти названия не произносили.

Почему это произошло? Гэри Лупян предполагает, что названия, которые люди использовали, когда они произносили слово «лампа» или «стол», актуализировали в их памяти типичные образы, связанные с этими категориями, например образ типичной лампы или типичного стола. И этот образ, извлеченный из нашей памяти, накладывался на тот образ, который они видели на экране. Таким образом, испытуемые концентрировали свое внимание на типичных свойствах этого объекта (на типичных свойствах лампы или стола) и уделяли меньше внимания индивидуальным свойствам объекта. Соответственно, в тесте они ошибались, не замечали изменений этих индивидуальных свойств.

 

У нас на работе есть тётка, защитившая докторскую на критике Сапира-Уорфа. Объясняла мне не пальцах, в чём там проблема, сразу понять непросто ... Кажется, в вопросе расширения языка...

Интересное увидел от Джастина "русские звучат грубо на английском". Сначала не обратил внимания, ну грубо и грубо, немцы вообще как механизм звучат. Но оказалось, что речь вовсе не о том, автор носитель английского, и неточно выразился. Суть не в том, что произношение и т.д. А в построение речи.
Для русского нормально сказать "иди сюда", но для англоговорящего это будет звучать как "сюда иди на...!" Т.е. нехарактерно повелительное наклонение для них в чистом виде.

Это к чему я? А к тому, что увидел на подъезде "спасибо что не курите", а не традиционное "не курить". ну и в других обстоятельствах сейчас часто встречается подобные конструкты. И вроде как это нельзя назвать кальками, подобными "каждый день" "дорожная карта". Это следствие переформатирования общества?

Оливер Сакс, "Глаз разума"

На каком бы языке ни читал человек, у него активируется одна и та же область коры в нижней части височной доли – область зрительной формы слов. При этом практически нет никакой разницы, использует ли данный язык алфавит – как греческий или английский, или идеограммы – как китайский.

Есть, однако, и некоторые различия. Как указывает Марианна Вольф, «области двигательной памяти активируются при чтении китайских текстов в большей степени, чем при чтении текстов на других языках, ибо именно так усваиваются юными читателями китайские символы – постоянной тренировкой в написании». Но тот же самый читатель может использовать другую нейронную сеть для чтения текстов на других языках. Некоторые билингвы (то есть люди, одинаково свободно владеющие двумя языками) после перенесенных инсультов теряют иногда способность читать только на одном из языков. Особенно пристально этот феномен изучали в Японии, где употребляются две формы письменного языка: кандзи, состоящий из трех тысяч символов, построенных на основе китайских иероглифов, и канна – слоговое письмо, способное представить все звуки речи и состоящее всего из сорока шести символов. Несмотря на такую разницу, кандзи и канна часто встречаются вместе в одном и том же предложении или даже слове. Несмотря на значительную разницу, обе системы активируют одну и ту же область зрительной формы слова. Исследования, выполненные Накаямой и Дехэйном с помощью функциональной МРТ, показали небольшую, но значимую разницу их локализации. Действительно, имели место случаи, когда в результате инсультов изолированно поражалась способность воспринимать кандзи, но не канна, и наоборот.

 

Влияние языка на мышление - хотя и не в сепировском смысле, зато вроде как доказанное.

Когнитивному здоровью способствуют умственные упражнения, уровень образования, правильное питание, физическая нагрузка и активное социальное общение. К этому списку можно добавить еще один фактор — двуязычность. Двуязычные люди обычно превосходят одноязычных людей в заданиях, требующих таких когнитивных функций, как внимание и тормозный контроль. Эта способность сохраняется у двуязычных людей и в пожилом возрасте43. Мозг двуязычных людей с болезнью Альцгеймера способен выдерживать большую степень физической дегенерации до потери дееспособности44. В некоторых исследованиях делались попытки оценить эту тенденцию количественно и отмечалось, что владение вторым языком может отсрочить наступление деменции на 4–5 лет45.

 

Бери выше: влияет ли язык на философию. (ну, кто бы в принципе сомневался...)

Robert Wardy
Aristotle in China: Language, Categories and Translation
Series: Needham Research Institute Studies
Cambridge University Press, 2000

This book considers the relation between language and thought. Robert Wardy explores this huge topic by analyzing linguistic relativism with reference to a Chinese translation of Aristotle's Categories. He addresses some key questions, such as, do the basic structures of language shape the major thought patterns of its native speakers? Could philosophy be guided and constrained by the language in which it is done? And does Aristotle survive rendition into Chinese intact? Wardy's answers will fascinate philosophers, Sinologists, classicists, linguists and anthropologists, and make a major contribution to the scholarly literature.