К вопросу о ереси Бруно и прочей связи теологии с наукой - что, мол, у него всё было чисто околорелигиозно-, и наука вообще ни при чём.
Собственно, для если не всех, то большинства учёных того времени было весьма характерно обращение и к богословским вопросам (а равно и к астрологии - как Кеплер или к алхимии - как Ньютон), а заодно ко всяким ересям с церковной точки зрения (тот же Ньютон). Кто-то целые трактаты писал, кто-то так - отдельные заметки. Некоторые "переплетали".
Кеплер считал трехмерную сферу символом, наиболее совершенным образом, воплощающим в себе сущность триединого Бога. Он утверждал, что центр сферы символизирует Бога-Отца, поверхность - Бога-Сына, а отношение между центром и сферической поверхностью - Святой Дух. Человеческий же дух, по мысли Кеплера, относится к Духу Божьему так же, как окружность к сфере.
Ну и вообще немного об истории астрономии, научной мысли в целом, космологических представлений и пр. - что нередко пересекалось с религиозными воззрениями.
Различие взглядов Кеплера и Фладда Паули связывал «с общим, происходящим на протяжении
всей истории разделением мыслителей на два класса: одни считают существенными
количественные отношения между частями, другие, наоборот, - качественную неделимость
целого. Это разделение мы обнаруживаем еще в античном мире, например, в двух
соответствующих определениях прекрасного: у одних прекрасное — это соразмерность частей и
целого, у других — извечное сияние “единого”, проникающее сквозь материальное явление. … Мы
считаем, что различие между той и другой точкой зрения, по существу, сводится к
психологическому различию между чувствующим, или интуитивным, и мыслящим типом. Гете и
Фладд выступают как представители чувствующего типа, Ньютон, Кеплер и даже Плотин — как
представители мыслящего типа»
(Паули В. Влияние архетипических представлений на формирование естественнонаучных теорий у Кеплера // Паули В. Физические очерки: Сборник статей / Отв. ред. и сост. Я.А. Смородинский. М.: Наука, 1975. С. 169).
Ньютон был унитарианином, он был убеждён в единстве, а не троичности Божества, и полагал, что изыскания в сфере естественной теологии смогут подтвердить этот его богословский тезис. Главной же задачей «Начал» было нахождение истинных – абсолютных - движений в том абсолютном пространстве, которое Ньютон называл «чувствилищем Бога» - sensorium Dei. Все видимые нами движения суть движения относительные, их бесконечно много в эквивалентных друг другу инерциальных системах отсчёта, абсолютное же движение – одно единственное, и оно осуществляется в единственной абсолютной системе отсчёта связанной с абсолютным пространством. По Ньютону, единственность «божественного чувствилища» является сильным аргументом в пользу божественного единства.
Пафос новоевропейской науки – в непосредственном обращении к Книге Природы, к
тому авторитетнейшему Тексту, созданному Самим Творцом, который прежде был непонятен
людям, ибо они не обращались к нему напрямую, но доверяли интерпретаторам. Бэкон
утверждает, что «для того, чтобы мы не впали в заблуждение, Он
Писания, в которой раскрывается воля Божия, а затем - Книгу Природы, раскрывающую Его
могущество. Из этих двух Книг вторая является как бы ключом к первой, не только подготавливая
наш разум к восприятию на основе общих законов мышления и речи истинного смысла Писания,
но и главным образом развивая дальше нашу веру, заставляя нас обратиться к серьезному
размышлению о божественном всемогуществе, знаки которого чётко запечатлены на камне Его
творений»
Сейчас нам трудно понять всю революционную смелость тогдашнего «поворота от дольнего к горнему», ведь для нас небесные и земные тела качественно однородны, так что приборы, используемые для исследования земного естества вполне подходят и для исследования естества «небесного».
Между тем, ещё с глубокой древности утвердилось представление о том, что небесные тела состоят из иной субстанции, нежели тела мира подлунного; именно этим оказываются обусловлены их совершенство, неизменность и неуничтожимость. Так думал и Аристотель и унаследовавшие его систему взглядов средневековые натурфилософы. Они полагали, что если все земные вещи состоят из четырех элементов – земли, воды, воздуха и огня, - то небесные тела образованы из особой «небесной субстанции» – недоступного чувственному наблюдению “пятого элемента”, эфира - α̉ιθήρ; именно этим оказываются обусловлены их совершенство, неизменность и неуничтожимость.
Когда Галилей направил свою зрительную трубу на небо, то за этим стояло молчаливое признание отсутствия онтологической грани, разделяющей земную и небесную сферы, отсутствие же сущностной границы означает, что на небе действуют те же самые законы, что и на земле.
Как отмечает П.П. Гайденко, на самом деле «снятие принципиального различия между надлунной и подлунной сферами, которое историки науки считали одним из революционных открытий Галилея, произошло двумя столетиям ранее», исходя из богословских предпосылок волюнтативной теологии. Один из её виднейших представителей У. Оккам полагал, что «всё сотворенное отделено столь громадной пропастью от Творца, что граница между небесным и земным мирами уже не носит онтологического характера и для теолога не имеет существенного значения»
Галилея его современники обвиняли в том, что наблюдаемые им небесные явления не является
реальными в подлинном смысле слова, но суть лишь «эффекты» его аппаратуры. Ныне мы
практически безоговорочно доверяем именно приборному «объект(ив)ному» знанию, тогда как во
времена Галилея считалось, что прибор может «сам» создавать феномены, непосредственное же
человеческое восприятие не вносит никаких искажений и потому оказывается более истинным (см.
напр.: Дмитриев И.С. Увещание Галилея. СПб.: Нестор-История, 2006. С. 82, 92-95). Сегодня,
напротив, мы можем скорее оказаться заподозрены в том, что искомые нами «архетипические
праформы» суть лишь иллюзия нашего сознания (и подсознания), тогда как единственно
надежной является информация, предъявляемая приборами.