Ответы Буджолд (Пер. с англ. Т. Л. Черезовой)
(из двух телефонных интервью 1995 года)
... Я выбрала русский, французский, британский и греческий фон для Барраяра чисто случайно. Я работала над «Осколками чести», и писательство все еще было для меня хобби. Эйрел Форкосиган возник в законченном виде и начал генерировать вокруг себя мир. Вот вам пример сконцентрированности на персонаже! На самом деле центром моей Вселенной является Эйрел Форкосиган, потому что у меня возник этот персонаж и мне надо было его объяснить. Кто он? Как он попал туда, где находится?
Он прилетел с некой планеты, так что эта планета должна иметь определенную историю, в результате которой возникла определенная культура, чтобы произвести такого человека. Я начала с Эйрела и, двигаясь обратно, разработала историю Барраяра. У нас был очень мрачный и страдающий готический герой, так что мне надо было объяснить его себе и читателю, так что он должен был стать продуктом своей культуры и истории. Почему я выбрала русскую основу? Не знаю, право. Просто в тот момент это показалось мне удачной идеей. В ней есть нечто печальное. В тот момент между США и Россией существовала довольно сильная напряженность, а мне нужно было нечто угрожающее, так что я придала ему это качество. Когда Корделия пыталась понять, кто сжег ее базовый лагерь, она упомянула трех или четырех других врагов. А это оказался Эйрел.
Культуры Барраяра, Беты и прочих стали результатом прочитанного и моего понимания истории. У барраярцев европейская культура: они имеют русские, британские, греческие и французские корни, но с точки зрения истории и формы их культуры они основаны на Японии периода Мэйдзи. У них был свой период изоляции, у них развилась своя военная каста, они тоже пережили очень болезненный новый контакт с внешним миром. Именно так развивалась история Барраяра. Правда, Япония не переживала вторжения, а Барраяр — пережил, что придало ему более русский характер. В Россию вторгались несколько раз и со всевозможных сторон. Это стало сочетанием историй двух стран, Японии и России, с разнообразными и порой логичными последствиями — не всегда похвальными, но логичными. Главная идея барраярской культуры возникла именно оттуда.
«Фор» — это просто интересно звучащий слог, который упал из моей головы прямо на страницу. Он немного напоминает немецкое «фон», так что в нем есть нечто аристократическое. Для меня эта приставка также ассоциируется со словами «война» и «воин», а мрачно-милитаристский тон показался мне уместным. Позже я узнала, что по-русски этот слог созвучен слову «вор», но аристократические роды обычно возникают именно так.
Я начинала писать с довольно туманным представлением о том, как устроена моя аристократия. Система развивалась постепенно, поэтому я не всегда соблюдаю точность. Я уверена, что те, кому нравится придираться к титулам моих аристократов, могут найти поводы для придирок. Немного поразмыслив, я решила, что у аристократов на Барраяре будет только один титул — граф. И он возникнет не из древнего титула, а из бухгалтерского термина «графа». Они будут первыми сборщиками налогов централизованного правительства и вообще представителями власти. По мере развития истории они приобретают другие политические обязанности. Сын графа тоже граф, а его жена — графиня. Другие дети получают титул лорда. Наследник графа пользуется своей фамилией: он лорд Форкосиган, если он наследник графа Форкосигана. Все, кто не является наследниками графа, прибавляют титул лорда или леди к имени. Наследник графа будет лорд плюс фамилия, а его жена — леди плюс фамилия. Думаю, что третье поколение вообще не имеет титула.
Проблема мутаций на Барраяре началась с первыми поселенцами. Это — проблема изоляции. У них не было такой медицины, которая могла бы справляться с мутациями. Их технологии деградировали слишком быстро, чтобы проводить генетическую коррекцию. Они остались бы с теми дефектами, которые получили с генофондом, если бы не были готовы избавиться от них на, так сказать, соматическом уровне. На них воздействовали различные мутагенные факторы. Там, безусловно, были токсины, возможно — радиация. Я не углублялась в историю Барраяра настолько, чтобы знать все подробности. А если я когда-нибудь это сделаю, то у меня будет немалый выбор факторов, которые могли бы обусловить высокий уровень мутаций у населения. Возможных причин множество. Все, начиная с аллергий на местную флору и фауну и кончая естественным спектром солнечного излучения и дополнительного облучения в процессе колонизации. Выбирайте сами — причин может быть сколько угодно. Я не вдавалась в конкретизацию, поскольку, если мне когда-нибудь захочется написать еще одно произведение, мне хочется иметь право выбора.
Корделия могла бы вернуться в Колонию Бета между «Осколками чести» и более поздним периодом жизни Майлза. Это был бы тщательно охраняемый визит на государственном уровне. Она не могла бы путешествовать как частное лицо — как ей того хотелось бы. Я полагаю, что в какой-то момент по прошествии пяти-шести лет после ее эмиграции на Барраяр с юридическими аспектами разобрались. И потом — она перестала быть гражданкой Беты, она стала барраярской под данной. По этому поводу юристам тоже пришлось спорить пару лет. У Майлза — двойное гражданство. Я не уверена, что это работает в обе стороны. По-моему, бетанцы признают двойное гражданство, но не уверена, что это делают барраярцы. Колония Бета понимает разнообразие, Барраяр ему сопротивляется.
Я понятия не имею, что произошло с командором Кавилло после «Игры форов». Она может появиться снова, если понадобится, — а может и не появиться. После «Памяти» Майлз пойдет в несколько новом направлении, и я пока точно не знаю, каковы здесь возможности. Пока перспективы самые широкие. Кавилло — это один из многих незакрытых мотивов в моей Вселенной. Они присутствуют в каждой книге.
Мне кажется, что на Эскобаре ощущается сильное испанское влияние — Испании или Латинской Америки, — как с этнической точки зрения, так и с культурной. Если не считать этого, мы видели там слишком мало, чтобы что-то утверждать с определенностью. В этой Вселенной нет чистых колоний. К тому времени, как открыты п-в-туннели, все уже порядком перемешалось. На Земле практически не осталось чистых наций, из которых можно было бы черпать ресурсы. Так что мы получаем колонии, которые в основном европейские, или в основном латиноамериканские, или в основном арабские, но там присутствуют примеси других генотипов.
Цетаганда также имела восточные образцы. Меня очень интересовала Хэйанская Япония, период высокого развития культуры в девятом веке, в который, помимо прочего, был написан первый роман — женщиной, Мурасаки Сикибу. Это «Гэндзи-моногатари», классика японской литературы. Меня интересовала эта культура, как и культура Китая того же периода и более позднего периода последних маньчжуров (конец XIX и начало XX веков). Я почерпнула оттуда некоторые идеи государственного устройства и культуры, которые соединились с очень прогрессивными идеями генной инженерии и мыслями о том, как люди будут жить в условиях технологического воспроизводства. Все это соединилось в моем сознании и дало плоды в виде цетагандийцев, у которых есть высокоразвитая культура, иерархическое общество, — и все это, если заглянуть дальше поверхностного блеска, имеет чисто биологическое объяснение. Все это соединилось, чтобы дать Цетаганду.
Создавать цетагандийцев было забавно, потому что до какого-то времени я давала их в виде очень неполного и эскизного наброска. Когда же я принялась за сюжет, который разворачивался непосредственно на Цетаганде, мне захотелось вырваться из своих собственных рамок. Мне хотелось разрушить те ожидания, которые уже сформировались у моих читателей. Хорошо: когда мы по-настоящему узнаем эту культуру, то какой она оказывается? Потому что все всегда оказывается не таким, как кажется на первый взгляд. Было забавно углубиться в цетагандийское общество и показать, как оно действует и почему оно совершенно не похоже на то, что все ожидали увидеть.
Я твердо верю в то, что не следует делать того, что от вас ожидают. Человек всегда ошибается и никогда не видит полной картины. Ошибки всегда интересны. Интересны в двух смыслах — в смысле старинного китайского проклятия и в смысле вежливой реакции в центральных штатах Америки. В этом районе США всякий раз, когда вам демонстрируют нечто совершенно ужасное, а вежливость не позволяет вам так и сказать, вы восклицаете: «О! Как интересно!» Это — сочетание обоих этих вещей.
Мое краткое описание Архипелага Джексона состоит в том, что его, вероятно, заселили космические пираты. Там нет правительства. Все утверждают, что хотели бы жить в мире без правительства. Ну так вот вам мир без правительства. Ну, как он вам нравится? Вот мое понимание Архипелага Джексона. Это — вариант. Каковы все возможные варианты человеческого общества? Ну, давайте возьмем мир без правительства и посмотрим, во что он превратится. А он превращается в сборище клановых корпораций, которые позволяют себе все, что у них проходит. Это — интересное место. Можно неплохо устроить свою жизнь на Архипелаге Джексона, если вы сообразительный и везучий. И безжалостный.
Кто-то должен выпекать булочки, выращивать кофе и выполнять повседневную работу. Никакое общество не может существовать без множества людей, занимающихся повседневной работой. Может быть, они объединяются в ассоциации, чтобы не дать себя затоптать. По-моему, главный вопрос на Архипелаге Джексона звучит так: связаны ли вы с каким-то домом, который готов вас обслуживать и защищать, или вы — бездомный? Мне кажется, что люмпены на Архипелаге Джексона — это люди, которые по какой-то причине не связаны должным образом с каким-то из домов и не имеют своего «защищенного» места в обществе. Но я не занималась серьезным анализом Архипелага Джексона. Если бы я написала какую-то вещь об Архипелаге Джексона, в которой рассматривалось именно это, мы, наверное, узнали бы о подобных деталях гораздо больше.
Если место действия какого-нибудь моего будущего романа будет именно там, то мы сможем рассмотреть какие-то новые аспекты этого общества. У каждого общества есть тысячи самых разных аспектов, которые можно исследовать в одном романе. А я уже упоминала о нескольких планетах и миллионах и миллиардах людей; таким образом, количество сюжетов становится просто астрономическим, даже не выходя за рамки времени Майлза. А ведь можно исследовать еще десять тысяч лет возможной хронологии!
Бел Торн и бетанские гермафродиты просто взялись ниоткуда. Это показалось мне весьма очевидной, легкой и ранней генетической программой. Гермафродиты существуют в реальности. Это — нечто такое, что творит сама природа. Существуют люди, которые рождаются с двумя полами или с полом, который оказывается где-то между двумя полюсами спектра мужчина — женщина. В настоящее время идут тихие споры относительно детей, которые рождаются без явно выраженных признаков пола. Обычно врачи выбирают для них один из полов, проводится хирургическое и гормональное лечение, и в результате тот или иной пол закрепляется. Иногда врачи ошибаются. Некая женщина-врач, которая ведет исследования по этому вопросу, утверждает, что этим людям следует предоставить возможность быть тем, чем они родились. От них не следует требовать выбора пола, им не следует силой навязывать пол.
О подобных явлениях в настоящее время редко приходится слышать, потому что они исправляются путем медицинского вмешательства. Раньше они встречались чаще. Например, в Древнем Риме таких новорожденных считали отмеченными богами. Их будущее было обеспечено: они становились жрецами, им поклонялись. В «Сатириконе» описывается похищение гермафродитов из святилища и о том, как из этого следуют всяческие неприятности. Мне это просто показалось простым и легким видом генной инженерии, результатом которой становится новый вид человеческого существа. Во Вселенной Майлза вместо инопланетян мы будем иметь десять тысяч лет всевозможной генной инженерии, которая приведет к взрывному росту особенностей человеческих существ, разбросанных по галактике. В течение жизни немногих поколений, начиная с периода до рождения Майлза и далее, инопланетянами станем мы сами. Мы станем разнообразными производными существами, и это будет происходить очень быстро, поскольку мы обойдем нормальные темпы эволюции и ускорим ее за счет технологий.
Преимущества брака между двумя гермафродитами заключаются в том, что они понимают общие для них проблемы взаимоотношений с окружающим миром моносексуальных существ. Мне представляется, что они не будут согнаны в гетто, но будут иметь тенденцию объединяться друг с другом. Полагаю, их задумали в качестве решения проблемы неравенства мужчин и женщин. По первоначальному замыслу все должны были стать гермафродитами, потому что это будет популярно. Так не случилось. Дело заглохло. Кто-то в какой-то момент решил, что это — хорошая мысль, и вот мы имеем всех потомков этих созданий, у которых не было иного выхода. Однако теперь они живут неплохо, можете не беспокоиться, и им нравится быть такими человеческими существами, какие они есть.
Несколько неудачных экспериментов послужат уроком. Любой закон существует потому, что кто-то пытался что-то сделать, и получилось очень плохо. По мере проведения все новых генетических экспериментов будут создаваться все новые и новые законы, которые должны решать возникающие при этом проблемы. Эти законы в разных обществах будут иметь разную форму, обусловленную историей того или иного общества. Будет множество законов и множество различных путей управления технологией и ее плодами.
Человек, подвергшийся воздействию генной инженерии в детстве, это единственный человек, не имеющий права голоса. Родители могут делать выбор за своих детей, но самим детям принимать решения обычно не дают. По мере развития технологии определенно станет возможной ретрогенная инженерия. Я не говорила, существовала ли она уже во времена Майлза. Это морально-этическая проблема: меняете ли вы себя, или меняете кого-то без их согласия.
На Земле, как мы видим в «Игре форов», поднялся уровень моря. Дамба не подпускает море к Лондону, как это сейчас происходит в Голландии. Во время прилива уровень моря становится настолько выше уровня воды в Темзе, что ее приходится перекачивать. Так я представляю себе происходящее. При нормальном положении уровень моря достаточно низок, чтобы река текла как обычно, но при высоком приливе река разливается. Я не сомневаюсь в том, что у инженера-гидравлика это вызвало бы множество возражений.
Основной принцип заключается в том, чтобы удерживать воды, так сказать. Основной принцип научной фантастики таков: если вы не можете говорить точно, говорите неопределенно. Мне кажется, что я говорю достаточно туманно, так что те, кто разбирается в вопросе, могут должным образом заполнить пропуски, а кто не разбирается — сделают все кое-как, но их это не будет волновать, поскольку их это не волнует.
Если бы я писала книгу о человеке, который работает инженером-гидравликом, который должен был бы обеспечивать работу дамбы и спасать город, мне пришлось бы углубиться в технические детали, потому что рассказ будет именно об этом. Тогда такие детали были бы уместными. Но читателям не нужна лишняя технология, описанная в мельчайших подробностях, потому что они и так ею сыты. Единственная технология, которая должна описываться подробно, это та, на которой основан сюжет. В этом случае дамба была только фоном, а рассказ шел совсем о другом. Конфликт происходил на первом плане. Вы получаете небольшой импульс, достаточно неопределенное описание, чтобы мысленно создать необходимый фон. Вы не изучаете его, если вам не надо ничего с ним делать.
Именно это было признаком того, что в «Метеорологе» основной кризис не будет иметь отношения к погоде: вы не описали технологию достаточно подробно, чтобы читатель заинтересовался драмой предсказания погоды.
Вот именно. Рассказ был не о прогнозе погоды. Он был о власти и о том, что у Майлза проблемы с людьми, которые обладают большей властью, нежели он сам. Метеорология была, в сущности, фоном. А на переднем плане находился конфликт между Майлзом и Метцовым, причем это конфликт на этическом и личностном уровне.
Майлз, кажется, должен стать техником. У него есть для этого мозги. У техника есть еще одно преимущество: если у вас есть мозги, а у остальных — нет, то остальные к вам не пристают, чтобы вы не сделали с ними чего-нибудь ужасного. Место техника подразумевает власть, как знает каждый, кому приходилось ползать на брюхе перед человеком, который может устранить неполадки в вашем компьютере. Их надо задабривать. Место техника очевидно подходило для Майлза — вот только его личность была для этого не приспособлена.
Вот так у вас и получается сюжет. Вы берете персонаж и делаете с ним все самое ужасное, что только для него можно придумать. Это должно проистекать из характера персонажа. Самое плохое для персонажа А не будет самым плохим для персонажа В. У В будут совсем другие личные фобии, которые уведут сюжет в совершенно ином направлении. Так что сюжет становится чем-то вроде скальпеля для персонажа, прижизненным вскрытием, с помощью которого вы забираетесь ему внутрь, рассматриваете его потроха и смотрите, из чего он сделан. Порой это бывает жестоко.
«Осколки чести» и другие романтические истории, написанные именно так, когда в них препарируются два главных персонажа и демонстрируются друг другу, являются самыми удачными романтическими историями. Персонажи узнают друг друга гораздо лучше, чем это обычно бывает.
К концу книги Эйрел и Корделия узнали друг о друге очень многое — и читатели тоже. Это — исследование характеров. Исследование характеров является достойной целью романа. Это цель не единственная, но определенно достойная. «Осколки чести» — это преимущественно исследование характеров. В «Танце отражений» характеры исследуются максимально. Это — книга о том, что происходит у Марка в голове. Так можно коротко охарактеризовать эту книгу.
«Танец отражений» о том, как быть тем, кто ты есть. Я могу описать ее тематически как расширенное размышление о вопросах личности. Главным образом это происходит через Марка, но вторичный сюжет также служит этой цели. Второстепенные персонажи, такие, как группа Дюрона и два брата, Фелл и Риоваль, также имеют отношение к этому вопросу. Айвен — тоже его часть. Эта книга гораздо более структурирована, чем все остальные мои произведения, но по большей части это было сделано подсознательно. Какой-нибудь психолог или литературовед могут получить немало удовольствия, пытаясь проследить положение всех конструкционных элементов, деталей и подпорок.
Читатель должен проникнуть глубже поверхностного слоя, потому что при этом роман представляет собой динамичное приключение. И если вы будете читать его слишком быстро и не доберетесь до других уровней, то пропустите то, что движет героями. Все глубинные слои вполне можно не заметить. Честно говоря, меня это тревожит.
Книга — это не сюжет. Книга — это персонажи и тема. Сюжет нужен только как каркас, на котором все это можно укрепить.
...
С самого начала, когда я еще только писала «Осколки чести», когда я еще не задумала историю Майлза, я уже знала, что у Эйрела и Корделии будет сын-инвалид. Это согласовывалось с их положением. Что было бы самым ужасным, что можно устроить для этих людей? Именно это. Дадим им наследника, который не укладывается в барраярские нормы, и посмотрим, что получится. И Ботари тут пригодился. Первая сцена, которую я придумала для «Ученика воина» — та самая песчинка, вокруг которой начинает расти жемчужина, — это была гибель Ботари. Она стала первым эпизодом, который я себе представила: Майлз и Ботари окажутся где-то далеко от дома, и Ботари погибнет, защищая Майлза. Ботари играл в этой книге очень важную роль, хотя и отодвинулся куда-то в сторону, когда накопились другие вещи. Но на самом деле в центре «Ученика воина» была именно эта история: Майлз и Ботари. И название за «Учеником воина» закрепилось очень рано. Идея сюжета пришла из «Ученика волшебника»: молодой человек обнаруживает, что может заварить кашу круче, чем удается расхлебать. Иногда вещи имеют очень странный источник. Порой вы знаете этот источник, а иногда нет. А иногда знаете, но не хотите никому в этом признаваться.
Майлз очень живой. Я им весьма довольна. А ещё он — персонаж переходный. Он находится в патриархальной культуре со старомодными рыцарскими ценностями, которым он старается соответствовать. Но одновременно он же — «чуткая личность». Его мать родом с Колонии Бета, а Колония Бета похожа на Южную Калифорнию, доведенную до крайности. Ну, может, теперь уже и не Южная Калифорния: к старости она становится странной и эксцентричной. Но Бета очень «политически корректна», очень либеральна, однако в ней присутствуют некие скрытые ограничения. Майлз — это пробный камень для всех, кто мучается с нашей собственной меняющейся культурой.
Это — метафорический уровень моих книг. Барраяр — это мы. Это культура, которая за очень короткое время пережила мучительные перемены. И это, конечно, относится ко всему двадцатому веку. Вот почему научная фантастика — это литература двадцатого века. Это — единственный литературный жанр, который в метафорической форме решает основную проблему нашего времени. Эта проблема состоит в ошеломляющих и стремительных переменах — слишком стремительных для обычных людей, которые привыкли к гораздо более медленному темпу изменений. Именно этим научная фантастика притягивает читателей двадцатого века: она — про наши проблемы. Барраяр — это типичное для двадцатого века место, где люди стремительно перешли из прошлого в будущее и ощущают этот переход как весьма болезненный. Интересный, но болезненный.
