Кто в Европе чей наследник

Fakir> Тико, спешл фор ю о ценности классического образования - явно согреет душу
Fakir> Культурный капитал — ПостНаука

Прочитал. У автора полная каша в голове, смесь пиетета к кастрированной советской интеллигенции, разного марксистского мусора, злых советских карикатур на "проклятых праздных лодырей-капиталистов, которые ничего не делают, но почему-то правят всем миром" и преклонения перед западом без всякого понимания того, перед чем собственно преклоняются. Я бы и хотел сказать, что человек советский, что с него взять, но ведь и до революции было не сильно лучше:

Плохо не то, что здесь мы видим поверхностный РАЦИОНАЛИЗМ, а то, что он ПОВЕРХНОСТНЫЙ. Русские интеллигенты верили в чертей, в сглаз, гадали на кофейной гуще. Их европеизм выражался только в том, что это делалось "не на виду", а на тайных собраниях. Иначе бы русские интеллигенты не проиграли все за 6 МЕСЯЦЕВ. Ведь вообще "знание - сила", и нет вещи более устойчивой, цепкой и мощной, чем разум человека. Величайший критик рационализма Зигмунд Фрейд, пожалуй, как никто другой понимавший ограниченность человеческого сознания, все же сказал на склоне своей жизни: "Голос разума слаб, но имеет одну странную особенность - он звучит, и звучит до тех пор, пока ему не внемлют". Русские либералы, русские рационалисты проиграли так быстро и безнадежно потому, что эту мысль можно дополнить другой максимой: "Голос безумия мощен, и он ревет и ревет до тех пор, пока человек не оглохнет". Именно этот голос безумия, подымавшийся из недр интеллигентского сознания, заставил сделать русскую интеллигенцию последовательно все возможные ошибки. На очередной вызов реальности интеллигенты отвечали не трезвой оценкой ситуации и принятием рациональных решений, а магическим перемещением предметов. Подлинная одежда русского интеллигента в 1917 г. - не строгая тройка и даже не китель, а фартук и колпак средневекового волшебника. Если в "Вехах" мы находим крестящихся и молящихся политологов, то здесь - изнуренных средневековым волшебством масонских практиков. Русские решили: если надеть фартук и колпак, государство будет управляться само собой. Нарядились, собрались в кружок. Взялись за руки, закрутили хоровод слева-направо - ничего не получается. Справа-налево - опять плохо. Подпрыгнули три раза, сказали: "Ширин-вырин-молодец!" Закопали пять золотых на Поле Чудес - опять ничего. Если в Европе масонство было "риторикой", декоративным оформлением некоторых реальных механизмов западного мира, то в России начала XX в. это обернулось чистой бутафорией. Картонным телефоном, который, вместо того, чтобы стоять на сцене и "изображать телефон", "поступил в продажу".

 

Если будет время и настроение, разберу как-нибудь. Но ясно всё уже с самого начала, когда его понесло в "богачи учат историю искусств чтобы демонстрировать друг другу, какие они тупыыыые и ниххера не умеющие, муа-ха-ха. Да, сэр, конечно, сэр, вот ваши туфли, сэр, до блеска как и приказывали, сэр". Ну вот как-то так всё это выглядит

ЗЫ: Учить детей латыни полезно Но не всех.

Tico> Прочитал. У автора полная каша в голове, смесь пиетета к кастрированной советской интеллигенции, разного марксистского мусора, злых советских карикатур на "проклятых праздных лодырей-капиталистов, которые ничего не делают, но почему-то правят всем миром"

Ну да-ну да, Торстен Вeблeн - он такой, пропагандист коммуняцкий с совко-марсксистким карикатурным мусором в башке!

Нет, ты натурально сделал мой день

Fakir> Торстен Вeблeн - он такой, пропагандист коммуняцкий с совко-марсксистким карикатурным мусором в башке!

Конечно. Ве**ен - представитель немецкой философской школы, явный марксист. Собственно название его книги было пригивором ещё до того, как я полез в Вики и прочитал о его симпатиях к Марксу. И его книга это такое же отравленное оружие, как и "Капитал". Ты, похоже, вообще не понимаешь, зачем такие штуки пишутся.

Fakir> Специально для юных падаванов неофитов, открывших для себя гуманитарные науки - мнение о Революции и её соотношении с западной цивилизацией от гуманитария, причём самого что ни на есть "правильного", то есть английского и кембриджского

Еще из него же - даже более выразительные фрагменты, только уже не о революции, а конкретно о греко-римском наследии в европейской цивилизации:

---

Как историческую культуру, как цивилизацию Запад надо отличать
не только от Востока, но и от "дозападных" культур, к которым Запад
"возвращался" в разные периоды "возрождения". Такие возвраты и возрождения
характерны для Запада. Их не следует смешивать с теми моделями, к которым
они обращались за вдохновением. Израиль, Греция, Рим стали духовными
предками Запада не потому, что Запад пережил их или является их потомком,
а в результате того, что он их взял в приемные родители, принял их как
предков. Более того, он их принял избирательно — частями и в разное время.
Коттон Мэтер был вовсе не древний еврей. Эразм отнюдь не был греком.
Римские юристы Болонского университета не были римлянами.
Какая-то часть римского права сохранилась в германских варварских
правдах и, что более важно, в церковном праве; в церкви сохранилась
частично и греческая философия; ну а древнееврейская Библия сохранилась,
разумеется, в виде Ветхого завета. Но эти примеры прямого "выживания"
не объясняют огромного влияния этих традиций на западное право, западную
философию и западную теологию. Влияние это распространялось через новое
обращение к древним текстам, новое их прочтение, новое восприятие. Даже
при том, что древнее знание, можно сказать, дошло до наших дней не
прерываясь, оно неизбежно трансформировалось. Эта мысль особенно важна для
понимания того, как было заново открыто и возрождено римское право: ведь
ни при каком полете воображения нельзя систему права, скажем, вольного
города Пизы XII в., которая восприняла многие правила римского права,
содержащиеся во вновь открытых текстах византийского императора
Юстиниана, приравнять к правовой системе той империи, которой правил Юстиниан.
Одинаковые формулы несли весьма различное содержание.

И в этой перспективе Запад — не Греция, не Рим и не Израиль, но
народы Западной Европы, обратившиеся за вдохновением к греческим,
римским и древнееврейским текстам и приспособившие их так, что это повергло
бы в изумление их авторов. И разумеется, ислам ни в коей мере не является
частью Запада, хотя и наблюдалось сильное арабское влияние на западную
философию и науку (однако не на западные правовые институты).

В самом деле, каждая из древних составляющих западной культуры
трансформировалась путем смешения ее с другими двумя ингредиентами.
Самое удивительное здесь то, что столь антагонистичные элементы
вообще удалось свести в единое мировоззрение. Древнееврейская культура
не потерпела бы ни греческой философии, ни римского права; греческая
культура не принимала римского права или древнееврейской теологии;
римская культура не терпела древнееврейской теологии и сопротивлялась
значительной части греческой философии. При этом Запад в конце XI и
начале XII в. соединил все эти три элемента и этим трансформировал
каждый из них.

...

Несколько более спорный вопрос — различие между Западом и
культурой германцев и других варварских племен Европы до XI в. Если бы Запад
был только географическим понятием, тогда эту более раннюю культуру надо
было бы включить в это понятие. Более того, как делают большинство
исследователей европейской истории, следовало бы начать с галльских войн
Цезаря, с завоевания Римской империи германцами, с возникновения Франкской
монархии, Карла Великого и Альфреда Великого, прежде чем перейти к
григорианской реформации, борьбе за инвеституру и тому периоду, который
обычно называют высоким средневековьем или Возрождением XII в. (хотя
оно в действительности началось во второй половине XI). Наверное, странно
звучит для некоторых, когда германские народы Европы называются "доза-
падными". Однако существует резкий разрыв преемственности между Европой
периода до 1050—1150 гг. и Европой периода после 1050—1150 гг.

...

Одна из задач настоящего исследования — показать, что на Западе новое время —
не только правовые институты и правовые ценности нового времени, но также
и государство нового времени, церковь, философия, университет, литература
и многое другое, относимое нами к новому времени, — берет начало в период
1050 — 1150 гг. и не ранее.

...

Как сказал Гёте, традицию нельзя унаследовать — надо ее заработать.

...

Однако же фраза corpus juris Romani была в употреблении отнюдь не у римлян,
а у европейских специалистов канонического и римского права XII и XIII вв.,
перенесших это понятие из работ тех ученых, которые одним-двумя столетиями ранее
обнаружили старые тексты эпохи Юстиниана и преподавали их в европейских
университетах. Именно схоластическая техника XII в., которая примиряла противоречия и
выводила общие понятия из правил и казусов, позволила впервые упорядочить и
объединить римское право Юстиниана6.

---

Fakir> Наука как научный метод - сугубо европейское изобретение. Причём даже непонятно, почему только в Европе он выкристаллизовался, а больше - нигде и никогда. Настолько, что в истории и философии науки известна т.н. "проблема Нидэма".

Примеры того, как и почему в не-европейских странах могло задерживаться зарождение научного метода в полном смысле слова - например, на исламском Востоке, с его несомненно весьма высокой для своей эпохи материальной и математической культурой:

"...Применяя эти идеи к астрономии, многие богословы доходили до утверждений, что поскольку причиной лунных затмений является исключительно воля Аллаха, а вовсе не попадание Луны в тень Земли, то Он может произвести затмение в любой момент времени, а не только когда Земля находится между Солнцем и Луной. Большинство теологов не занимало столь крайних позиций, признавая полезность математических методов астрономии, отказываясь, однако, признать, что за математикой стоит какая бы то ни было физика."

- в итоге они по своим установкам фактически отвергали существование общих и незыблемых законов природы. А раз их нет, раз на всё воля Аллаха, буквально на каждый мельчайший акт во Вселенной - законы бессмысленно и искать.
В сущности в этом же русле мутакаллаимы (мутакаллимуны) шли и еще дальше - они вообще полагали, что каждый миг Создатель творит Вселенную заново. "Бог, учили они, беспрерывно творит как субстанцию, так и акциденцию, все существующее зависит лишь от свободной воли Творца, но не от каких-нибудь законов природы." Ну, какие уж тут законы, что вы, в самом-то деле...

Fakir> Наука как научный метод - сугубо европейское изобретение. Причём даже непонятно, почему только в Европе он выкристаллизовался, а больше - нигде и никогда. Настолько, что в истории и философии науки известна т.н. "проблема Нидэма".


А вот свеженькое, другой заход - уже не от отрицания, а в т.ч. и с позитивной стороны, не чего не было у остальных, а что досталось европейцам, а что - китайцам:

---

...

Жильбер Симондон защитил в Сорбонне диссертацию, посвященную понятию «индивид». По мнению Симондона, представления о форме, материи, индивидуальных качествах, потенциальном и актуальном, самостоятельном существовании и другом обязаны тому, что Демокрит, Платон и Аристотель наблюдали за мастерами, изготавливающими изделия, «техниками» в терминологическом смысле. Если бы они предпочитали каждый день смотреть на спортсменов, вся система западной философии была бы другой. Симондон подробно рассуждает, как именно физика от Ньютона до Гейзенберга работает с понятием индивида, всякий раз для его утверждения привлекая дополнительную технику: мысля то волны, то кристаллизации, то поля. Иначе говоря, физика призывает каких-то невидимых мастеров на помощь, чтобы вся она не «сломалась».

Выводы Симондона оказываются не очень утешительными для западной традиции, хотя они и не такие категоричные, как у Хайдеггера: ключевые понятия современной физики (например, «инерция» и «момент»), сообщающие о поведении индивидуального объекта, усложнились этой техничностью и уже не могут быть упрощены. «Крутящий момент», «момент времени» и «сосредоточенный момент» — это непростые понятия, требующие предварительного созерцания техники.

...

Самое существенное в таком осмыслении западной техники то, что она оказывается частью классического театрального представления о философии. Само слово «теория» означает шествие в честь богов, созерцание блеска божественной воли. Западная техника всегда театральна: как кукольник из сундучка достает марионеток и вместе с ними целый мир, так и техника может произвести что-то неожиданное всякий раз, получить невиданные прежде весьма впечатляющие сочетания вещей. У нас еще Ольга Фрейденберг показала, что античный театр во многом восходит к таинству кукольного представления.

Техника тогда оказывается применением этой мистерии к решению отдельной задачи: появляется новый продукт, облегчающий жизнь, ритуал делается изящнее, а иллюзорные эффекты оборачиваются признанием «качественности» произошедшего. Даже сама категория «качества», вроде бы самоочевидная, на самом деле театральна: актер как божество, как персонаж, входящий в новое качество, маска, заменившая лицо, — вот и технические качества маски и актерской игры, которые всякий раз позволяют добиться результата.

Юк Хуэй начинает там, где заканчивает Симондон, реконструируя нетеатральное, китайское понимание техники. Он видит театральность, например, в развитии античной геометрии, т. е. сценичности (этому посвящена интереснейшая глава 20 книги), и в каждой главе своей книги находит всё новые доказательства западной театральности, отслеживая параллельно, чего добились китайцы в области техники взгляда, вычисления и письма в то же самое время.
Восточная упорядоченность

Вопрос о том, почему промышленная революция произошла на Западе так поздно, может иметь множество ответов, но главным оказывается термин «индивидуализм», характеризующий эпоху современности (модерности). Когда в театр можно ходить каждый день, когда сама социальная жизнь оказывается театром (например, в массовой политике), тогда, конечно, требуется инженерная изобретательность, ежедневно обеспечивающая техникой и комфортом.

Но любой исследователь Китая обычно ставит вопрос: почему изобретательный Китай не пошел по пути захвата мира, хотя именно китайцы изобрели порох? Почему Китай не построил огромные корабли и не стал властвовать на морях? Почему у монголов получилось наладить идеальную организацию военно-гражданской логистики, а китайцы не пошли по этому пути, хотя им было предоставлено так много возможностей? Казалось бы, Китай постоянно отказывается от своей собственной техники вместо того, чтобы с помощью социальных симбиозов сделать ее частью власти и военной машины. Китайцы не стали приучать мир к подчинению китайской технике — примерно как западные пираты приучали само море к тому, что оно как социальное явление не может быть без пиратского корабля, или завоеватели Нового света приучали к тому, что никакая гражданская организация невозможна без предварительных военных усилий, предварительного различения врага и друга. Термин «симбиоз», принадлежащий Грему Харману, будет ключевым при чтении книги Хуэя.

Юк Хуэй — ученик французского философа Бернара Стиглера, самого известного последователя Симондона. Стиглер в своих работах пытается, соединяя психоанализ и общую эстетику, найти то общее, допарменидовское отношение к технике, которое объединяет Запад и Китай. Стиглер говорит, что человек, в отличие от животных, существо, способное усыновлять не только детенышей, но и вещи и идеи. Также человек не метит территорию, но «прибавляет» ее и ее вещи к себе, делая частью того, чем он сам распоряжается.

До Стиглера философия говорила о технике как о продолжении тела (теория органопроекции Эрнста Каппа, развитая в России Павлом Флоренским), тогда как Стиглер пытается отследить, с чего начинается это продолжение. По Стиглеру, западное отношение к технике театральное: вещи превращаются в реквизит, и этот реквизит рассматривается как что-то очень близкое, родное, симбиотическое, то, чем ты можешь свободно распоряжаться. А китайское отношение — это отношение реального учета: нужно сначала посчитать, сколько у тебя вещей и сколько ты можешь из них усвоить и «усыновить». Поэтому в случае китайской техники нужны другие категории — не «качество», а, например, «упорядоченность» — то, что подкупало в китайской мудрости Лейбница и других ее почитателей.

Но было бы неверно видеть в Хуэе просто защитника китайских форм гармонии в противовес трагическому западному мироощущению. Предыдущая вышедшая на русском языке книга Хуэя — «Рекурсивность и контингентность» — вводит два новых термина для исследования современных экологических и техногенных катастроф, которые могут произойти в любой точке земного шара. Рекурсивность — это воспроизведение большой закономерности в чем-то малом: если западный взгляд требует говорить о «бабочке Брэдбери» или «фальшивом купоне» Льва Толстого, о какой-то ошибке, вызвавшей огромные последствия, то китайский взгляд сообщает, наоборот, что вселенская гармония когда-то была нарушена, но в малом ее удается восстановить.

...

Книга Хуэя «Вопрос о технике в Китае» вышла на английском в 2014 году. Это подробнейший очерк китайской философии со множеством цитат, ссылок и указаний, как дискуссии конфуцианских и буддистских мыслителей отвечают на вопросы Канта или Ницше. Цель этой книги выяснить не то, как Китай «имеет дело» с техникой, но как «имеет дело» с мыслью и словом, которое относится к этой мысли (даже имеет в виду мысль как дело). Для западного философа всегда есть точка непознаваемого, которая и служит залогом познания: например, сам момент соединения «я» и внешнего мира у Декарта непознаваем. А Хуэй всякий раз обнаруживает, что в китайской философии многое может быть непознаваемым, но эта точка как раз познаваема, например, как «Дао». Формула Декарта «Я мыслю, следовательно, я есть» в Китае могла бы прозвучать как «В ритуале мысли я обрел Дао» или «Сосуды мысли уже вместили Дао для меня» — всё зависит от конкретной философской школы. В отличие от западного культа Прометея, который разорвал непрерывность неба своим даром для людей, в китайской философии постоянно небо чинится, в том числе благодаря дарованному огню и другим элементам.

Столь подробно излагать длительный путь китайской философии, сопоставляя в хронологических таблицах десятки европейских и десятки китайских мыслителей — для Хуэя способ избежать самоэкзотизации. Легче всего было бы сказать, что в Китае техника мыслится как космотехника или что гармония ритуалов и позволяет сделать все вещи осмысленными. Но Хуэя интересует как раз один вопрос: как китайская философия позволяет сделать все вещи, дела и поступки осмысленными.

Западная философия, говорит Хуэй, исходит из единства теории и практики, из того, что теория созерцает театр практик и как взыскательный зритель выбирает, в каких практиках больше смысла. Поэтому часть практик заведомо должна быть объявлена бессмысленной. Китайская философия всякий раз разрушает отношения между теорией и практикой: «сердце способно обнаружить этот тонкий резонанс между природными явлениями» (с. 63), и решения диктуются уже резонансом смыслов. Как пишет Хуэй в другом месте: «Нож Пао Дина никогда не режет сухожилия, не говоря уже о том, чтобы наталкиваться на кости: вместо этого он ищет пустоту и легко входит в нее; при этом нож выполняет задачу разделки коровы, не подвергаясь риску затупиться и, следовательно, быть замененным, и полностью реализуется в качестве ножа. Таким образом, познание жизни состоит из двух частей: понимания общего принципа жизни и освобождения от функциональной детерминации» (с. 100).

Хуэй убежден, что западная мысль только выиграет, если научится отслеживать «симптомы технологического бессознательного» (с. 207), иначе говоря, осуществит психоанализ не только личной судьбы, но и личных предпосылок видеть свою жизнь именно как роковую судьбу на трагической сцене. Но и китайская мысль выиграет, если научится у западной более тонким различениям разных форм «времени» или разных форм «пустоты», потому что даже самые влиятельные китайские философские проекты современной эпохи, такие как Киотская школа, соединившая западный экзистенциализм и буддизм, оказались заложниками отдельных западных интерпретаций времени, не учитывая, в результате каких различений возникли такие интерпретации.

Для взаимного выигрыша нужна новая встреча китайской философии с новейшей западной мыслью, которая столь же успешно может мыслить «безвременье» политико-социальных кризисов и их преодоления, как китайская мысль может мыслить «бесформенность» (с. 96) бесконечной скупости и бесконечной щедрости.

---

Fakir> "Бог, учили они, беспрерывно творит как субстанцию, так и акциденцию, все существующее зависит лишь от свободной воли Творца, но не от каких-нибудь законов природы."
Есть в этом что-то эдакое... Эвереттовское

VVSFalcon> Есть в этом что-то эдакое... Эвереттовское

Скорее уж море виртуальных частиц

Fakir> Как историческую культуру, как цивилизацию Запад надо отличать
Fakir> не только от Востока, но и от "дозападных" культур, к которым Запад
Fakir> "возвращался" в разные периоды "возрождения". Такие возвраты и возрождения
Fakir> характерны для Запада. Их не следует смешивать с теми моделями, к которым
Fakir> они обращались за вдохновением. Израиль, Греция, Рим стали духовными
Fakir> предками Запада не потому, что Запад пережил их или является их потомком,
Fakir> а в результате того, что он их взял в приемные родители, принял их как
Fakir> предков. Более того, он их принял избирательно — частями и в разное время.

Факир - это написал человек не знающий истории религии (христианства). Мне в 90-е грамотные священники с физическим образованием объясняли, что христианство это продукт объединения греческой и иудейской традиции. Греческой философии и иудейской религиозности.

Так что это объединение, якобы непонятное, лежит в основах Европейского общества с самого начала - со времен Хлодвига. Базис бы заложен до, что там потом надстройку немного модернизировали - вопрос уже другой и это следствие имевшегося базиса.

Скорее всего для обоснования надо читать Блаженного Августина, но не уверен. Меня тогда эти вопросы не сильно интересовали, теперь спросить некого.